Ланч - Марина Палей Страница 36

А я очень интенсивно работал, с огромым увлечением. Мне даже некогда было не пару секунд встать, чтобы переключить программу. Наконец я заставлял себя встать и сделать это. Пару минут всё шло, вроде бы, нормально. Но потом возникала та же фонограмма. Тот же социальный фон. Он особенно хорошо ощутим, когда исключаешь зрение. Когда включены только уши. Уши и душа, черт бы ее подрал. Да: через пару минут относительного затишья возникала прежняя фонограмма: стрельба, грохот, взрывы, вопли, стоны, хрипы, визги, крики о помощи, мольбы о пощаде, стрельба, рёв моторов, взрывы, рыдания…

Я говорил себе: подожди, ну подожди еще, сейчас она закончится.

Но она не заканчивалась. >

< Я думаю, либо человеческая популяция, высосав Землю до конца, оставит от нее засохший огрызок и перекинется на какое-нибудь соседнее яблочко, — либо Земля сама покончит с этим нашествием гигантских рыжих муравьев.

Но вместе им не быть. >

< Возможно, дело обстоит еще хуже. Скорее всего, Homo sapiens — это бесконечно мутирующий вирус, который поражает саму иммунную систему Земли. Но конец этому все же может быть положен. Если Господь Бог сжалится над Землей, он поразит вирус Homo sapiens окончательным разобщением — и финальным, смертельным одиночеством. >

< …Но что есть такое этот энигматический Гастер? Что есть это всесоциальное, всемирное, а в конечном итоге, надмирное образование? Скорее всего, это вневизуальный кишечнополостной организм, который, имея энергетические связи с ноосферой, оказывает на нее также обратное влияние. Его отношения с ноосферой можно представить как связь двух резервуаров, перегоняющих друг в друга некий волновой энергоноситель.

На физическом плане Гастер состоит из отдельных клеток-микрогастеров, дистанционно разрозненных (с точки зрения человека) и принадлежащих всем биологическим единицам, обладающим внутриполостным пищеварением и составляющим (по отношению к Земле) те или иные консолидации паразитов. Но даже те единицы, которые этого пищеварения лишены, имея свои модификации микрогастеров (в качестве, например, внутривакуольного пищеварения), участвуют в общем круговороте взаимопожирания, а значит — тоже, суммарно, составляют «стенки» Надмирного Гастера.

Практически, равно как и теоретически, их составляют абсолютно все биологические единицы Земли. >

< …В этом слепом коловращении взаимопожирающего и взаимопожираемого мяса нетрудно разглядеть механизм жесткой отбраковки всех тех биологических модификаций, которые несут в себе признаки, выпадающие из глобальной программы взаимной и безотходной утилизации.

Если говорить о «развитии», то есть механизмах поощрения тех или иных психофизических признаков, то единственному и безусловному поощрению подлежат лишь те признаки, которые так или иначе соответствуют векторам ПП (Пищеперерабатывающей Программы), то есть все признаки mediocrity (посредственности). Считая биологический вид некой сложносоставной комбинацией модификационных подвидов и опираясь на данные современных нам антропологов и психоэтнографов, можно с уверенностью заключить, что доминантным подвидом кроманьонца был и остается Homo mediocre, постепенно и неизбежно вытеснивший Homo sapiens из общей экосистемы и оставивший последнему лишь те крошечные островки обитания, на которых Homo sapiens, безвредный для общей тенденции и тешащий себя иллюзиями насчет «востребованности» («полезности») его талантов, может мирно деградировать внутри той же системы взаимотрансформирующегося мяса. >

< Что из себя представляет Существо, управляющее мной изнутри? Это ничтожный серый мешок, подвешенный в центре моего тела, влажный, склизкий, с двумя дырами, на входе и выходе, с едким содержимым. На дне его нашли свой конец куропатки, рогатые олени, гуси, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звезды и те, которых нельзя было видеть глазом, — словом, все жизни, все жизни, все жизни… Это Существо, алчно булькая, рассасывало бесследно глаза телят, сердца быков, крылья птиц — и целиком, без остатка, жизни птиц, даже не успевших родиться, а также таинственные жизни растений. Существо это разрушило все их жизни до основания, расщепив до примитивных единиц материи и энергии, что пошли на регенерацию и энергообеспечение моего тела, корпус которого, а также биомеханика и электроника использовались Существом для добывания корма. Существу, кстати, шла не очень большая часть этой добычи, остальная же, главная, поступала как раз моему пищеперерабатывающему комплексу в целом, то есть клетке Надмирного Гастера. Говоря проще, главная часть добычи, в виде пожизненной дани, шла именно Надмирному Гастеру, потому что сюда надо прибавить также основную долю моего ума и души, ишачивших на тот же комплекс.

Существо имело доступ к системе блокировки моего мозга, поэтому импульс разрушения, как и у других человеческих индивидов, по сути, был бесконтролен. Тщетно взывать о самосохранении, апеллируя при том к заблокированному разуму, — в то время как охранительные программы более примитивных организмов, о которых природа позаботилась больше, лежат в области самых простых и неотменимых инстинктов…

Существо, которому задолго до моего рождения было назначено захватить надо мной власть, пропустило через меня (через себя) весь мир. Этот мир погиб, расщепленный Существом в погоне за энергией для бесконечного расщепления. Мое Существо, таким образом, участвовало в общем увеличении энтропии и хаоса.

Мои глаза также всасывали мир, передавая свою добычу апатичному мозгу. Но разве мой мозг может сравниться с этим Существом в интенсивности переработки добычи? И потом: разве сопоставимы их усилия? Я имею в виду: насколько просто, беспроблемно, играючи, — Существо перерабатывало поступающий в него мир и, не мудрствуя лукаво, а главное регулярно — освобождалось от продуктов его переработки! С какой унизительной натугой пытается делать то же самое мозг!

И вот главное, с чем я не могу смириться. Почему Бог устроил меня так, что, пропуская через себя мир, я неизбежно убивал его? Почему?

Но других отношений с миром у меня не было. >

Я слез со стола, взял диктофон и подошел к окну. Я включил диктофон и, глядя на серый забор, сказал:

— Мне всегда хотелось жить в хвойном лесу, за городом. Я ненавижу город. Мне ненавистна сама физиология Большого Города. Это грязное, потное, гремящее железом скопище я вижу как единый мерзостный организм, суть которого я чувствую еще издалека. Всей моей кожей я с невыносимой гадливостью ощущаю паскудно-влажные сосуды этого животного, в которых течет вперемешку моча, кровь, смердящие каловые массы всех оттенков и консистенций, блевота, помойная жидкость фановых труб, серые щелочные воды с эпителиальной взвесью и волосами, сперма и контрацепты, вонючие околоплодные воды из половых путей самок, последняя земная грязь после обмывания трупов. Все эти выделения Большого Города текут по его сосудам, которые лицемерно скрыты, но я чувствую их так ясно, словно все эти коммуникации как раз выведены наружу, словно они намеренно выведены наружу, как в Центре Помпиду. «One more filthy little town… [12]»