Прошедший многократный раз - Геркус Кунчюс Страница 35

– Она востоковед. За нее можно не волноваться. Она пятый раз туда едет.

Понимаю, что наш разговор, как и каждый разговор перед путешествием, лишен смысла. С другой стороны, все разговоры более или менее пусты. Даже Заратустра говорил банальности. Правда, изящные.

– На следующей неделе может приехать моя сестра. Не пугайся. Ее друг – алжирец, – говорит он мне.

– Мусульманин?

– Современный.

– Значит, коврик молитвенный для него не надо добывать?

– Он возит с собой свой.

Опять тишина. Слышно только, как мы отпиваем кофе. Ничего больше.

– Приедет мой друг, – напоминаю я.

– Хорошо… – тянет он.

– Ты мне пришлешь открытку?

– Одну отправлю в Париж, а другую, точно такую же, – в Вильнюс. Потом сравним, какую получишь быстрее.

– Хорошо… – тяну теперь уже я.

Он вертит в руках стаканчик с кофе. Нервничает.

– Все будет хорошо. Расслабься.

– Знаю. Я расслабился.

– Agním ile puróhitam

yajñásya devám rtvíjam

hotãram ratnadhãtamam…

– He смешно, – прерывает он меня, отбивая желание цитировать «Ригведу», на родине которой он тоже побывает.

Неуютная тишина. Бросаю взгляд в зеркало. Испытываю смешанные чувства. И хочу, и нет, чтобы он скорее уехал. Обещал проводить его до станции «Монпарнас», откуда он поедет до Орли. Скоро пора будет подниматься.

– Я не смог бы жить в Пакистане, – начинаю я снова.

– Почему? – равнодушно спрашивает он.

– Там сухой закон.

– Ах, да…

Тем для разговора не хватает. Нет!

– А лекарства от сердца взял?

– Забыл!

Он бросается искать лекарства. В ящике стола их, конечно, нет. В рюкзаке тоже. Нет лекарств и в кошельке. Они исчезли.

Могли бы уже выходить, а лекарства все не отыскиваются. Опаздываем. Даниэль приходит в ярость. Кажется, злится на меня, что я напомнил о лекарствах, без которых, случись приступ, он в Азии умрет. Чувствую себя виноватым. Сижу у стола в шоке от того, что его отчаяние меня не волнует. Внешне я спокоен, как Будда. Состояние Будды, кажется, не для всех приемлемо.

– Святой Симеон Столпник, – начинаю я рассказывать, – прожил на столбе двадцать семь лет. Это столько, сколько тебе сейчас. Представляешь?! Его последователи живут на столбах десятиметровой высоты. Это дело распространено в Сирии, Палестине…

– Нашел! – радостно вскрикивает Даниэль.

Лекарства он нашел на незаконченной диссертации.

Символично. Однако я ничего не говорю, потому что пора бежать.

Молча едем в метро. Французы в эту утреннюю пору странно бодры. Конечно, не так бодры, как немцы в это же время, но их оптимизм и вера в наступающий день меня удивляют. Может быть, потому, что это не соответствует нашему состоянию. Мы мрачны. Недовольны. Мы даже злы. По-прежнему молчим, нахмурив брови, вперив бессмысленные взгляды в еще более бессмысленный туннель, по которому вскоре доберемся до станции «Монпарнас».

– Я покажу, как тебе надо будет ехать в аэропорт де Голля, – говорит мне Даниэль, хотя времени у нас совсем немного.

– Не нужно, – возражаю я, – уехать из Парижа не проблема.

– Я покажу.

Понимаю, что не переспорю его. Он ведет меня лабиринтами метро, объясняя, где, когда и как мне придется здесь блуждать.

– Опаздываем, – напоминаю я.

Он упрямый. Понимаю: хочет оттянуть время. Кажется, ему уже не очень хочется в этот Пакистан. Ищет причину, чтобы опоздать.

– Я все знаю. Мне не нужно объяснять, – останавливаю я его.

– Поеду другим, – говорит он, когда мы стоим у автобуса, идущего в Орли. – У меня еще есть время.

Я больше его не понимаю. Автобус должен отправиться через несколько минут, а он предлагает мне закурить. Курю. Начинаю нервничать, что он опоздает. Даниэль безобразно спокоен, из последних сил он старается отдалить свою встречу с Азией.

– Тебе доводилось читать «Почтовую открытку. От Сократа до Фрейда и далее» Деррида? – спрашивает он меня, когда водитель автобуса уже заводит двигатель.

Я каменею. Не потому, что не читал опус этого постструктуралиста. Все проще простого – двери автобуса уже закрыты.

– Даниэль, поезжай в Пакистан. Мы продолжим этот разговор в другое время. Поторопись. Еще успеешь.

Начинаю колотить в двери автобуса. Водитель слышит. Вталкиваю Даниэля внутрь. Он покорен. Двери закрываются. Автобус трогается. Пытаюсь махать здоровой рукой. В окне вижу его лицо. В глазах испуг. Похоже могли бы выглядеть те, кто знает, что отправляются в небытие. Он пробует улыбнуться, однако у него не получается. Машу и показываю рукой, чтобы писал мне.

Автобус исчезает. Облегчения не чувствую. Решаю идти домой пешком. Еще только семь часов утра, а дня как не было. Ноет раненая рука.

В этом городе мне не хватает духа Дады. Не знаю, где он укоренился, где скрывается и есть ли вообще. Однако ясно чувствую, что он мне нужен. Не могу объяснить свое состояние. Может быть, только метафизически. Между ним и мною существует притяжение, которое не выразить словами. Я полагаюсь на него. Слепо.

Увы, я его не встречаю. Неужели в этом городе он умер? Неужели в этом городе, где когда-то он нашел такое удачное пристанище, исчезли даже его следы? Все, что окружает меня, словно хочет доказать, что его здесь не было. Смотрю на людей, но ни в одном из них не обнаруживаю следов, признаков, отсветов Дады. Это просто безумцы. Однако с Дадой – задуманным безумием – у них нет ничего общего, плюю им в лицо, пинаю их в зад.

Вместо него везде полно Кабакова – Кабаков в Центре Помпиду, Кабаков в книжных магазинах, Кабаков на плакатах, Кабаков в общественных туалетах. Мне плохо, потому что не верю ему. Не верю точно так же, как тем, кто, прихлебывая живительные напитки, разглагольствуют о мировых несправедливостях.

«Дада не умерла», – шевелится в подсознании мысль, однако доказательств этого во внешнем мире нет. Мне они не нужны, но я не возражал бы, если бы они были, если бы преследовали меня на каждом шагу, провоцировали, дразнили, мучили.

Везде полно сексуальных маньяков, убийц и сектантов. Мир полон ими. Они гуляют, высоко подняв головы, словно они самые важные. Мне это действует на нервы и не нравится. Я ищу элегантную Даду, способную успокоить мою изголодавшуюся душу. Неужели интеллектуальное безумие переселилось в другие регионы? Неужели я с ним разминулся? Неужели?!

Все пропитано стерильностью. Правила игры ясны, но для меня неприемлемы. Я не хочу правил. Мне достаточно норм поведения в жизни, я могу обойтись без якобы универсальных ценностей. Мне они не нужны. Меня бесит, когда на Елисейских Полях попросишь пива, а тебе сухо отвечают, что ты должен купить бутерброд. Пусть они засунут себе этот бутерброд. Пусть зальются этим пивом, которое не хотят мне дать.