Тени в переулке - Эдуард Хруцкий Страница 35

Опергруппа, отрабатывая связи Лиговского, вылетела в блокадный Ленинград.

Во дворе одного из домов на канале Грибоедова чекисты накрыли блатхату. Здесь собирался весь цвет ленинградского дна: спекулянты, мошенники, карманники, гоп-стопники.

Они грабили полуживых от голода людей, забирали деньги и ценности, которые, впрочем, в те дни никому из нормальных людей не были нужны, отнимали продуктовые карточки.

Люди умирали от голода, от истощения падали на улицах, а на блатхате было все. Выпивка, еда. Правда, все стоило денег и тех самых продуктовых карточек.

Содержал это потайное заведение бывший скупщик краденого по кличке Лось. Он-то на допросе на Литейном и рассказал, что Витя Лиговский в самом начале войны взял с Женькой Князем, тоже известным налетчиком, ювелирный и отвалил в Москву. Интересным в показаниях Лося были два момента. Первый: у Князя и Лиговского имелось четыре маузера и второй: характеристика Князя. По словам Лося, он был властен, скрытен и чудовищно жаден.

Итак, оперативники знали, кто и как совершил преступление. Теперь нужно было найти Евгения Степановича Князева по кличке Князь.

Повезло московской опергруппе. Они вышли на наводчицу, работавшую диспетчером в организации, занимавшейся учетом средств, поступивших в Фонд обо роны.

Она показала, что Князь скрывается на даче в Валентиновке.

Опергруппа госбезопасности окружила дачу, но, когда взломали дверь, в подвале нашли два трупа, убитых из маузера, примененного при налете на спецконвой.

Князь и ценности исчезли.

Неплохим был сорок восьмой год. Совсем неплохим для людей, уставших от военной бедности. В магазинах ломились прилавки, новые деньги имели нормальную цену. Ширпотреб появился, не надо было выбивать в профкоме ордер на калоши или отрез бостона.

И народ понемногу зажил. В ресторанах не протолкнуться, в комиссионках хорошие вещи сметали немедленно.

Работник Министерства путей сообщения Андрианов (пишу по оперативной справке, а в ней имени не было) зашел в комиссионку в Столешников переулок, чтобы купить красивые, желательно золотые запонки на юбилей брату.

Он склонился к витрине и внезапно увидел золотой портсигар, на крышке которого маленькими бриллиантами был изображен трамвай.

– Покажите мне эту вещь, – попросил он продавца.

– Извольте, портсигарчик редкий, работы мастерской Грачева.

Андрианов открыл портсигар и увидел знакомую до слез надпись: «А.Б. Андрианову в день юбилея от коллег по Миусскому трамвайному парку. 10 ноября 1911 г.»

Это был портсигар его отца, статского советника Андрианова, одного из инженеров московского трамвая. Именно этот портсигар в сорок втором году инженер-путеец Андрианов-младший сдал в Фонд обороны.

Прямо из магазина Андрианов пошел на Кузнецкий Мост в приемную МГБ. Там его внимательно выслушал вежливый полковник, попросил разыскать квитанцию о передаче ценностей для нужд фронта и отправил домой на машине.

В тот же день было поднято старое дело о нападении на спецгруз, в списке вещей которого находился портсигар Андрианова.

Директору комиссионки стало дурно, когда к нему в кабинет вошли два полковника МГБ. Он мысленно представил себя на лесоповале в далеком солнечном Пивеке, где зима длится восемь месяцев в году.

Но на этот раз обошлось. Чекистов интересовало только, кто сдал портсигар с бриллиантовым трамваем на крышке.

Немедленно было выяснено, что принесла его в комиссионку гражданка Толмачева Анна Тихоновна.

По адресу, указанному в квитанции, чекисты установили, что там проживает семья стахановца слесаря-инструментальщика ЗИСа Николая Толмачева. Жена его, Анна Тихоновна, – передовик труда, сборщица на конвейере, сын – курсант МАПУ ВВС.

Приемщик, которому был сдан портсигар, не опознал в Анне Тихоновне той дамы, которая принесла вещь на комиссию.

Кроме того, в паспортном столе отделения, на территории которого проживал Толмачев, лежало заявление, что паспорта его и жены были похищены у него на Перовском рынке, в питейном заведении, именуемом в народе «Рваные паруса».

Теперь чекистам оставалось ждать, когда дама, сдавшая портсигар, позвонит и приедет за деньгами.

Но начальство нажимало, поэтому решили отработать Перовский рынок. Здесь-то контрразведчики и поняли, что работать с местным ворьем, не имея агентурных позиций, они не смогут.

Пришлось обращаться к сыщикам из Перовского райотдела. Те сразу же сказали, что дело плевое и они с радостью помогут «старшим братьям».

Общак перовских карманников держал некто Леха Оса. К нему-то в собственный дом на берегу пруда и отправились оперативники.

Время было позднее, и Леха основательно ужинал. Увидев оперативников, он завопил, что они, волки позорные, не дают человеку спокойно отдохнуть.

– Значит, так, – сказал ему опер Барабанов, – ты нам даешь расклад и указываешь человека, который три месяца назад в «Рваных парусах» помыл два паспорта у лоха, – мы тебя отпускаем к твоему роскошному столу.

– Сам ищи, оперюга, – зло ощерился Леха.

– Тогда поехали с нами.

– Куда?

– Тащить верблюда, – находчиво ответил опер и залепил Лехе по морде.

Когда эмка въехала в центр Москвы, Леха забеспокоился. Его везли не на Дурасовский, в областное управление, и не в МУР на Петровку.

Машина выскочила на площадь Дзержинского. И Лехе во всей красе открылось зловещее здание МГБ.

– Вы куда меня везете, волки?! – завопил он. На пересылках и в лагерях он наслушался легенд о том, что происходит в подвалах Лубянки.

– Я же тебе говорил, что дело важное, – ответил Ба рабанов, – пусть с тобой чекисты поговорят.

– Стой! – закричал Леха. – Иду в раскол! Машина остановилась как раз в том месте, где позже был воздвигнут памятник Железному Феликсу.

– Вези в райотдел, все скажу. Эмка развернулась и поехала в Перово. Там Леха поведал, что все украденные документы ску пал у него рыночный фотограф Лузгин.

В ту же ночь опергруппа выехала в адрес фотографа, но оказалось, что еще два дня назад он умер от инфаркта. При обыске в квартире была обнаружена мастерская. Вполне перспективная версия отпала. Оставалось ждать, когда придут за деньгами.

Женщина, назвавшаяся Толмачевой, позвонила через несколько дней. Ей сказали, что вещь продана и она может приехать за деньгами.

Тем же днем в комиссионку вошла роскошная дама в синем панбархатном платье и чернобурой лисой на плечах.

Она получила деньги, сунула их в большую лаковую сумку и вышла в Столешников. Ее немедленно повела наружка.

Дама зашла в Елисеевский гастроном, купила закусок, водку и дорогой портвейн. На Пушкинской она села в трамвай и вышла на Кировской, переулками дошла до улицы Стопани, вошла в подъезд дома номер 3.