История Кометы. Как собака спасла мне жизнь - Линетт Падва Страница 35

Наши первые два тура в аэропорт были чисто ознакомительными, и мы с Кометой просто прогуливались по залу. Борзая с радостью впитывала новую информацию – восторженная ученица, заинтригованная творящимся вокруг нее управляемым хаосом. Вскоре собака шествовала по терминалу так же уверенно, как сотрудники аэропорта, и лишь иногда замирала, насторожив уши и впиваясь глазами во что-нибудь новое. И тогда она всем своим видом словно восклицала: «Ты только посмотри!»

В третий приезд началась настоящая работа. Я взял в аэропорту напрокат инвалидное кресло и выкатил в главный зал, где Комета обнюхала его сверху донизу. Одно то, что я вывез сюда кресло, вызвало в теле боль, и меня бросило в пот. Мне требовалось посидеть и передохнуть. Игнорируя раздраженные взгляды сотрудников службы помощи, кативших инвалидные кресла к воротам терминала, я пристегнул поводок к сбруе Кометы и упал на сиденье. Важным достижением наших тренировок в супермаркете было то, что борзая понимала команды: «Вперед», «Направо», «Налево». И когда я намотал на запястье поводок и скомандовал: «Вперед», – она смутилась лишь на мгновение. Медленно потянула кресло, сначала, еще непривычная к моему весу, рывками, но вскоре побежала спокойной рысцой, сообразив, что двигаться надо в том же направлении, что основной поток пассажиров. Я держал поводок перед собой и ехал за борзой с изящной небрежностью капитана нового ялика.

Однако беспечное настроение длилось недолго – секунд тридцать, пока мы не поравнялись с ларьком сувениров. Почти как в замедленной съемке я краем глаза заметил женщину. Она выплыла из магазина, катя за собой чемодан и держа в другой руке кофе.

– Стоп! Налево! – крикнул я, но Комета уже сама встала как вкопанная, а женщина осторожно обходила ее стороной.

Прежде мне не приходило в голову, что одной рукой я не сумею эффективно затормозить инвалидное кресло. Это стало ясно, когда каталка наехала Комете на задние лапы и та прыгнула под ноги изумленной даме, за чем последовали в порядке очередности пролитый кофе и сбивчивые извинения:

– Простите! Мы тренируемся…

– Да пошел ты! – раздраженно бросила дама и отвалила сама. Зато рядом мгновенно возник охранник.

Комета с надеждой на морде тыкнулась в него носом – о, да здесь мужчина в форме! Ее заигрывания пошли нам на пользу. Охранник предложил нам продолжить тренировку в менее людных частях зала, однако заметил, что в аэропорту всегда будут рады такой милой собачке.

Комета следила, как он скрылся в толпе.

– Убери язык, – буркнул я. – Он ушел. – Не обращая внимания на толпившийся вокруг народ, я стал продумывать следующие действия: – Хорошо бы иметь карабин и пристегнуть его к себе. Так мне было бы легче справляться с креслом плюс мы были бы связаны и тебе не лезли бы в голову бредовые мысли завезти меня в угол, бросить там и бежать к охраннику твоей мечты. – В ответ – большие невинные глаза во всю морду, словно ни о чем подобном она не помышляла.

Но где найти карабин? Я сообразил, что один такой уже есть на мне.

– Вот что, Комета, я обвяжу поясной ремень вокруг груди, и тогда, если ты сильно дернешь, это не причинит мне боли.

Чтобы еще больше не оскорблять борзую, я надел пиджак поверх своей временной сбруи. Наблюдая, как я пристегиваю поводок к пряжке, она склонила голову набок в виде знака вопроса, но ей потребовалось сделать всего шаг, чтобы сообразить: я не вывалюсь из кресла, хотя не держу поводок в руке.

Вскоре мы катались по залу как довольно быстрая спарка. Проносились мимо ехавших на эскалаторах пассажиров, и их восхищенные лица сливались у меня в глазах, когда я пытался обуздать мою бежавшую со скоростью сорок пять миль в час собаку:

– Потише, Комета!

Между командами я помогал ей сохранять направление, подтормаживая одно из колес, и расчищал дорогу возгласами: «Би-би!» Комета поняла, что кресло больше не вмажется ей в хвост, и проходила повороты и тормозила не хуже «ламборджини». Развлечение было что надо. Даже ее высочество забыла про стеснительность.

Оставалась одна проблема: собака могла резко, так что кресло вставало на одно колесо, повернуть на плач ребенка. А плач, каким бы он ни был тихим, она сразу вычленяла в окружающем нас шуме и гаме. Насколько я знал, борзая никогда не жила рядом с детьми, но и во время других наших выходов я замечал, что Комета, если поблизости находился ребенок, настораживалась и тянула в его сторону. Я ее, разумеется, не пускал. Но теперь контроль был ослаблен, и она, как мне показалось, специально занялась поисками источников пронзительных криков.

Первый раз ее маневр застал меня врасплох: я едва не вылетел из кресла и с трудом принудил опуститься парящее в воздухе колесо, так что резина скрипнула о плитки пола. Помню, подпрыгивать на овце во время юношеского родео было безопаснее. Подскочив к источнику звука, борзая так сильно потянула заторможенное кресло и мою сбрую, что чуть не оторвала мои намертво сжатые руки от подлокотников. Превозмогая боль, я пробормотал извинения, надеясь, что мать еще не спятила от страха, а она поразила меня вопросом: нельзя ли ее малютке погладить собачкину шкурку? Ради безопасности (моей, а не чьей-нибудь еще) я решил, что Комета может искать плачущих детей только с моего разрешения. И после пары торможений, которые рванули собаку назад, как штурмтрос, Комета смирилась с новыми ограничениями.

Но в целом я бы солгал, если бы стал утверждать, что с трудом научил борзую катать инвалидное кресло. Даже просто стоя в зале аэропорта, Комета впитывала знания из пульсирующего моря человеческих отношений. И в наш пятый приезд в Скай-Харбор прокатила меня по аэровокзалу, как заправский рикша седока по улицам старого Сайгона.

Тесное сотрудничество с Кометой заставило меня снова удивиться, насколько, на первый взгляд, противоположные черты сосуществуют в этой собаке. Она быстро, почти интуитивно схватывала все, что мне требовалось, и с готовностью принимала мои поучения. Признала мою ведущую роль в наших отношениях и явно гордилась тем, что способна помочь мне. Но в то же время была упряма, независима и, не колеблясь, давала мне понять, если я заставлял ее делать что-то ниже ее статуса. Например, когда я хотел научить Комету подавать лапу, она сочла задание абсолютно глупым и сидела, не обращая на меня никакого внимания. Или, если мы были не на озере и я кидал теннисный мячик, чтобы она принесла его, взгляд Кометы говорил: «Бедный заблудший человек! Какой смысл бегать за мячом на суше? Уж если на то пошло, лучше погоняться за перепелкой и употребить ее на обед!»

Мои приятели из группы спасения грейхаундов часто перечисляли мне характерные особенности породы: забавные, застенчивые, чуткие, добрые, в высшей степени сообразительные, независимые, спортивные, спокойные и верные. Но этими словами не передать опыт сосуществования с Кометой. Требуется нечто иное для объяснения, почему на протяжении всей истории борзые занимают особое место в сердцах и воображении людей. Гомер писал, что Одиссея после его возвращения узнало единственное существо – его борзая Аргос. Пес увидел хозяина после двадцати лет разлуки и «погрузился во тьму смерти». Фридриха Великого похоронили с его сворой борзых. В Англии одиннадцатого века человека могли судить как убийцу, если он, пусть даже непреднамеренно, обрывал жизнь борзой. Борзые путешествовали с землеоткрывателями, сопровождали генералов и украшали королевские дома.