Президент Московии. Невероятная история в четырех частях - Александр Яблонский Страница 35

* * *

После встречи с журналистом Л. Чернышев позвонил в Лондон. Алекс ответил сразу, будто ждал звонка. Но разговор получился странный. Казалось, что собеседник в Лондоне то ли не доволен звонком, то ли ему сейчас не до этого. Олег Николаевич растерялся, что-то промычал стереотипно, мол, как дела. Алекс отвечал вяло, не потрудившись даже задать встречный, ничего не значащий, но столь обычный в таких случаях вопрос. Потом Чернышев взял себя в руки и спросил: «Я отвлекаю вас от важного дела?» – «Нет, с чего вы взяли». – «Судя по вашему тону, мой звонок вам не приятен или не нужен». – «Господь с вами, я рад вас слышать». – «Слушайте, Алекс, вы вовлекли меня в дурацкую авантюру и пропали…» – «Никуда я вас не вовлекал, это во-первых. Я высказал идею, которую вы могли моментально отторгнуть с порога, но которая стала вам постепенно импонировать, ибо идея эта и неожиданна, то есть в силу своей неожиданности вполне осуществима, и практически беспроигрышна при любом исходе, и, главное, уже практически осуществляема. Вы сами этой идеей увлеклись. И никуда я не пропадал. Пропасть я мог в том случае, если бы мы договорились о сотрудничестве, регулярных встречах и так далее. Но ни о каких контактах мы с вами не уславливались». – Наступила пауза. Чернышев начал уж было прощаться, но вдруг Алекс изменил тон и, прервав собеседника, не без обиды в голосе зачастил: «Если вы помните, во время нашей встречи, когда я говорил о поддержке, вам оказываемой со стороны различных элит, вы перебили меня, сказав, что “рулить будете вы”, то есть мы из Лондона. Помните?» – «Помню». – «А я ответил, что рулить будете вы, если понадобится наша помощь, мы – к вашим услугам, нет – на нет и суда нет! Так что же вы хотите? Нужна наша помощь, говорите. Не нужна – и слава Богу! Вы человек сильный, самостоятельный, в поводыре не нуждаетесь. Выруливайте! Мы будем за вас молиться». – «И на том спасибо». – «Не стоит благодарности».

Чернышев собирался нажать отбой, но Алекс остановил его: «Олег Николаевич! – тон опять изменился до неузнаваемости, стал теплым, доверительным, проникновенным. – Олег Николаевич, удачи вам… Не обижайтесь. Поверьте, мы все верим в вас и хотим вам добра. Именно поэтому я считаю, что чем меньше мы будем контактировать, тем лучше для вас. Ваши недоброжелатели уже ищут чью-то “руку”. И наверняка первым делом по привычке ткнутся носом в Лондон. Все беды России – в Лондоне, где же ещё! – этом скопище злоумышленников и губителей России. Со времен Грозного и Герцена агличанка им гадит… Так что не будем давать этим – с двумя извилинами – поводов. Тем более, что это не так, и мы здесь в Лондоне никоим боком к вашему блестящему будущему не причастны. Если и была какая-то беседа на общие темы, что с того… Однако если приспичит, связывайтесь через вашу американскую секьюрити-фирму. Простите и прощайте. Good luck!»

После этого разговора Чернышев вздохнул с облегчением. Он никому ничем не обязан, ни с кем не связан, он – свободная птица. Оставалось сделать самое трудное и страшное.

* * *

Президент сразу принял предложение Хорькова. Убирать руку с пульса нельзя ни в коем случае. Однако, следуя давней привычке, тянул время, с глубокомысленным видом демонстрируя непростой процесс принятия решения. Дважды к нему на прием просился Сучин, но он его не принял. Этого карагандинского мясника придется слить. Жаль, предан как собака. Хотя, почему, как собака? Как собака ему никто не предан. Людишки не имеют такого чувства – верности. Атрофировалось это чувство. Нет, Сучин, если и верно служит, то потому, что смертельно боится, ручонками цепляется за него – Президента, вот и вся преданность. И попугивает невзначай: одной веревочкой, одной веревочкой, сука. Никакой веревочки. Президент выше всех ваших свар. Душегубствовал – получай. А то, что интересы на какой-то момент совпали, ничего не значит. Он – Президент – на посадке Сидельца ничего не наварил. Это все знают. То был вопрос принципа: власть и собственность от начала века были нераздельны, это даже не сиамские близнецы, это один организм. И ежели кто-то вознамерился отделить собственность от власти, попытался сделать собственность независимой от власти, – тот должен сидеть. Всегда сидеть. Как вор. Если чуть дать слабину, отпустить старика, – всё рухнет. В Московии власть без собственности – уже не власть. Это на гнилом Западе все разделено, у идиотов. Так что это был вопрос принципа, ну, положим, ещё многих личных мотивов. Но не меркантильных. А Игорек схавал прилично. Ну… если и поделился… Бог велел делиться.

С кем бы Лидер Наций охотно побеседовал, так это с о. Фиофилактом. Но тот как сквозь землю… Вернее, Президент видел своего духовника довольно часто на приемах в Кремле, в церквах на службах. В храме Христа Спасителя опять обвалилась штукатурка – всё на соплях держится, и сдуло ветром часть церетелевских горельефов, да и паркинг под храмом затопило, посему главные службы проводились в Высоко– Петровском монастыре, в Богоявленском соборе, в храме Воскресения Христова в Кадашах, в соборе Казанской Иконы Божией Матери. О. Фиофилакт подходил, благословлял, Президент демонстративно целовал его руку, но от личных встреч духовник уклонялся… Видимо, очень был занят служением Всевышнему.

Князь Мещерский пропал уже давно. Президент не любил его. Было в князе плохо скрываемое высокомерие, снобизм. Казалось, что за покорно склоненной головой, безупречной выправкой верного служаки скрывается презрительная усмешка барина по отношению к холопу, то плохо маркируемое, но подавляющее превосходство белой кости и голубой крови над навозной чернью, которое вырабатывается столетиями и въедается в плоть и кровь подлинного аристократа. А Мещерский истинно был аристократом, и Президент, при всей разнице социального положения, рядом с ним чувствовал себя мелким холуем, хотя всячески подавлял в себе этот атавизм… Кроме того, при всей его лощености, завораживающей манере говорить и убеждать, при изысканности манер и лексики, было в князе нечто потаенное – недоброе, мрачное, беспощадное. Вот Ксаверий Христофорович тоже князь, а прост, честен, предан, жесток, но открыт. А от Мещерского исходила скрытая угроза. И от него самого, и от его дружин.

Дружины и, вообще, подростковое штурмовое движение – это была идея Хорькова, и надо честно признаться, он – Президент – запал на неё. Ничего нового в этой идее не было. Все новое есть забытое старое. Но в тот момент она показалась свежей и спасительной, а со временем приобрела новый, ранее неведомый, преобразивший её оттенок.

Испокон веков к власти приходили, опираясь на старые проверенные силы единомышленников, соратников, друзей и на влиятельные слои прежних элит, прежних властных структур, по каким-то причинам не довольных предыдущим правителем или системой. Утвердившись же во власти, всегда, практически без исключений эту «старую гвардию» выметали, вырезали, в лучшем случае удаляли и находили новую опору в среде молодых, юных людей, лучше – подростков – периферийных, голодных, как правило, малообразованных – диких, но рвущихся к власти, известности, достатку любой ценой, обязанных именно новому правителю своим взлетом. Со временем и этим штурмовым отрядам – слово навевало ненужные ассоциации, но лучшего не придумать – приходило время уступить место новым – тоже юным, голодным, злым, девственно безграмотным. Революция пожирает своих детей, своих героев. Старо как мир: Французская революция сожрала свой передовой отряд – якобинцев, не подавилась, национал-социалистическая революция сжевала рёмовские отряды СА, аж хрустело, Октябрьский переворот под корень вырубил «ленинскую гвардию», Новый Вертикальный порядок выдавил и размазал своих отцов-основателей… И так всегда. Поэтому идея Хорькова о создании молодежных движений поддержки режима Отца Народов оригинальностью не отличалась, это было естественным и рутинным процессом. Сначала спортивные фанаты – веселые игры подростков с окраин, неудачников и изгоев своей среды, мающихся бездельем от вынужденной безработицы; немного озорства, драки, легкого насилия, небольших погромов – разминка застоявшихся членов, подготовка к крупным акциям. Затем массовые демонстрации регионального масштаба, затем общенациональное движение комсомольского типа, но пресекающее любую инициативу и самостоятельную работу сознания, с всё усиливающейся силовой составляющей: спецлагеря по военной и физической подготовке, усиленное изучение боевых единоборств, – прежде всего, Балинтавак Экстрима, Сётокан, СлавСтС, – владение холодным и огнестрельным оружием. И постоянная, интенсивная идеологическая обработка. Вот на этом этапе инициативу Хорькова перехватили о. Фиофилакт и кн. Мещерский. Сначала и Президент, и Всеволод Асламбекович не только заинтересовались инициативами столпов Православия в Московии, но и всячески им содействовали. Было чертовски заманчиво этих выдрессированных накачанных молодцов с мгновенной реакцией и безошибочной координацией привязать к себе не только обработанным сознанием, но и специально настроенным подсознанием, подкрепить преданность идеям государственности и православия условными рефлексами, то есть способствовать формированию динамических стереотипов, регулирующих приобретенные привычки и навыки. Взгляд хозяина, нужный окрик, и – человеческая масса молниеносно автоматически выполняет запрограммированное действие. И здесь все средства хороши: от элементарной дрессировки до медикаментозного вмешательства. Блестящая идея! Специальным указом Президент наградил инициаторов революционного проекта вотчинами под Курском и денежной премией, размеры которой были засекречены. Осуществление проекта лично курировала Алина Долбаева-Шмутина – кумир юных бойцов Православных дружин и, в целом, Кремлевской поросли московитской молодежи. Хорьков сам набирал лучших инструкторов в Японии, Израиле, на Филиппинах, в Бирме. Отец Народов же больше интересовался успехами опытов в патриархальных наркологических лабораториях. И всё было в любви и согласии до тех пор, пока Хорькову случайно не пришла в голову – посреди ночи, в полусне, как это часто бывает (что ни говори, а интуиция и нюх у замглавы были уникальными) – простая мысль: а какая гарантия, что эти бойцы Православных дружин будут служить ему – Хорькову и Президенту, а что, если только слово, голос того же Мещерского будет для них единственным раздражителем и сигналом к действию, и, страшно подумать, они откажутся выполнять приказы Верховного главнокомандующего. Наутро он поделился своими сомнениями с Президентом. Лидер Нации поначалу усомнился: такого не может быть, потому что не может быть никогда. Отец Фиофилакт – мой духовник, а князь мне и только мне обязан своим взлетом, положением и вообще. Тогда эрудированный Всеволод Асламбекович напомнил, что предок князя – князь Владимир Петрович, тот самый, который приходился внуком Карамзину, тоже был вознесен Государем – Александром Вторым, что не мешало ему, будучи влиятельным консультантом Александра Третьего, а затем – особенно Николая Второго, проявить недюжинную энергию в дискредитации и отмене реформ своего бывшего покровителя – Александра– Освободителя. Президент сделал вид, что вспомнил эту известную историю, и проникся подозрениями своего советника.