Спокойный хаос - Сандро Веронези Страница 35

Я решил не покупать тот мини-сериал: он был паршивый.

— …или, по крайней мере, предрасположение, так это будет по-итальянски? Предрасположение должно было быть наверняка, ведь потом сделал он это. Но где оно было? Я задавал себе этот вопрос из месяца в месяц, я не спал по ночам, пока не нашел ответ на свой вопрос. Ты хочешь знать ответ на мой вопрос? Хочешь знать, где пряталась бесчестность Жан-Клода, когда он был еще честным?

Три. Очень интересно. Где это там притаилась способность богохульствовать у Еноха? Где засела алчность, из-за которой несколько минут назад, принимая решение, я колебался? А сейчас, хотя я в эту фигню и не верю, где была эта бесчестность Жан-Клода? В третий раз в течение часа передо мной возникает один и тот же вопрос — вопрос, который до сегодняшнего дня мне даже и в голову не пришел бы. Нет, все это не случайно. И если Терри знает ответ на свой вопрос, тем лучше: мне интересно его послушать.

— Где же она была?

— Ее не было, Пьетро. Вот, в чем вся суть. Ее не было.

В эту минуту его взгляд озарил какой-то странный свет.

— Видишь ли, в университете я изучал физику. И вспомнил, что атом, переходя из одного состояния в другое, излучает частицу света, так называемый фотон. Прежде всего вспомнил вопрос, который мне был задан на экзамене по этому поводу: у меня спросили, откуда появляется фотон? Как он появляется? Где он был раньше? Этого в учебнике не было, таким образом они хотели проверить, размышлял ли я над этой проблемой, или нет. Но я об этом даже не подумал и сказал глупость: я сказал, что фотон находится внутри атома. Тогда мне объяснили, что это не так, фотон вовсе не находится внутри атома. Фотон появляется именно в момент перехода, он образуется в результате этого перехода. Понимаешь? Все очень просто: это так же верно, как то, что внутри у меня нет звуков, которые сейчас издает мой голос. Вот как мне удалось смириться с бесчестностью Жан-Клода и не вычеркнуть те тридцать лет из своей жизни: того, что Жан-Клод совершил в течение этих двух лет, не было у него внутри: оно, как и фотоны, появилось во вполне конкретный момент, по вполне определенным причинам. Точнее говоря, любой из атомов, из которых он состоит, в переходный момент из одного состояния в другое мог породить его бесчестность. Знаешь, когда Жан-Клод начал воровать? Только два года назад, Пьетро, то есть, когда он женился на этой принцессе вайши. Чтобы выйти за него замуж, ей пришлось отказаться от своей касты, понимаешь, и он, должно быть, внезапно почувствовал свою ущербность, почувствовал себя ниже ее, подобное чувство ему никогда раньше не приходилось испытывать…

Хватит. Мне интересно было услышать ответ, грязь, которой Терри продолжает обливать Жан-Клода, меня не интересует. Ответ был найден, и это важно. И до тех пор, пока ракетка не ударит по теннисному мячу, он не разовьет скорость. Мнение, которое складывается о совершаемых нами поступках, квалифицирует только то, что мы собой представляем в данный момент, а не то, какими мы были раньше. Совсем недавно и только на минуту во мне проснулась алчность. Только сегодня утром у Еноха случайно вырвалось проклятие. Да, эта история о фотонах очень убедительна. И сейчас, когда у меня есть убедительный ответ, я могу коснуться темы, которую до сих пор я тщательно избегал: только вчера, во время того долгого объятия на этой скамейке, я физически возжелал Марту — бесполезно это отрицать: вчера, обнимая ее, я хотел ее, а она должно быть, об этом догадалась. Но раньше этого желания во мне не было, оно не теплилось во мне с тех пор, как двенадцать лет назад мы переспали, а потому как этого желания во мне не было, оно не могло причинять Ларе боль, пока мы с ней жили вместе, она не должна была страдать от ревности, и тем более, не я ее убил. Я хотел Марту двенадцать лет назад до того, как познакомился с Ларой, потом я привязался к Ларе и сексуально желал только ее, но только вчера я снова возжелал Марту, это случилось в совершенно иной фазе моей жизни, после того, как переход не одного, а миллиардов электронов радикально изменил мою жизнь, мое состояние, мой гражданский статус, если хотите, для ясности. Вчера я испытал слепой и даже, если хотите, дикий, принимая во внимание тот факт, что Марта беременна, импульс, один фотон желания в чистом виде, возбужденный тем, что внезапно и неожиданно, почти пугающе, она качнула своими сиськами у меня перед глазами, когда в приступе паники пыталась раздеться — все, хватит, точка, тема закрыта.

Между тем и Терри примолк. Кажется, что и он высказался до конца, и он тоже, а сейчас молчит, а может быть, он только сожалеет о том, что у него вырвалось что-то искреннее. Он приехал сюда из Парижа только для того, чтобы сделать ход номер 109 из своей предварительно разработанной стратегии предательства. И мне представился удобный случай: полубог снизошел до меня, превратился в маленького человека, чтобы осуществить свою миссию, действительно те, кто нас видит в эту минуту — пакистанец, женщина с коляской, продавец в газетном киоске — никогда не смогут догадаться, насколько могущественнее меня человек, который со мной разговаривает, максимально, что им может прийти в голову, это то, что он мой непосредственный начальник, только потому, что он старше меня по возрасту. Так захотел он, я никогда не узнаю, какие мотивы были у него на самом деле: поэтому, если я хочу оказать ему сопротивление, — а я этого хочу, несмотря на то, что я оказался слабее, чем я предполагал — мне бы лучше снова взгромоздить его на пьедестал, с которого он спустился. Все равно, это только игра: не перепутать наши роли или наши реплики. А тот пресловутый парусник я всегда смогу взять на пару недель напрокат, сейчас на самом деле важно другое: нужно, чтобы он снова стал вице-главой самой крупной в мире группы компаний, занятых в телекоммуникациях, а я недавно овдовевшим несчастным руководителем на периферии.

— Ладно, — сказал Терри, — ты подумаешь о нашем предложении?

Ход номер один: запастись всеми возможными кредитами на свой счет.

— Скажи мне одну вещь, — отвечаю я, — вы действительно считаете меня хорошим работником?

— Да, — решительно ответил он, — в этом мире не только Жан-Клод сумел оценить твои достоинства.

Отлично.

— Тогда я могу сказать тебе, чего мне действительно хочется?

— Конечно, чего ты хочешь?

Ход номер два: поставить на карту все ради чего-то такого, что ему никогда не понять.

— Я бы хотел остаться здесь.

Ход номер три: выдержать паузу. Важно дать ему время понять, что это условие, на котором я могу принять предложение стать президентом, и он начнет думать о том, как неловко будет ему вернуться в Париж с новоиспеченным президентом, желающим весь день торчать у школы своей дочери. Но прежде чем он опомнится, мне следует прервать паузу — ход номер четыре: напомнить ему, кто он такой.

— А если это невозможно, тогда я хотел бы, чтобы меня уволили, чтобы меня уволил ты, сию же минуту, и дело с концом, чего тянуть резину. В общем, я давно уже не выхожу на работу, у вас есть уважительная причина…

Ну вот, дело и сделано. Конец моей стратегии, более того, в таком случае, это конец и его стратегии тоже. Он обескуражен, это заметно, не знает, как на это реагировать. Он поставил себе цель продвинуть этого субъекта в президенты, у него даже была непомерная огневая мощь для достижения этой цели: как могло такое случиться, спрашивает он себя в эту минуту, как, черт побери, это случилось, что до его увольнения остался один шаг? Почему мы говорим о том, чего хочет он, а не о том, чего хочу я? Да когда такое было, чтобы какому-нибудь типу удавалось вырвать у меня из рук контроль над ситуацией? А, вот они, старые добрые споры с моим братом о том, как можно бороться с системой: Карло был за то, чтобы напасть на нее извне, то есть за бунт, а я за то, чтобы выбивать ее из колеи изнутри, то есть за подрывную деятельность; он приводил тысячи примеров героических действий, способных поднять на бунт против системы, а я не нашел ни одного примера, чтобы показать, как правильно организовать подрывную деятельность изнутри. Вот, Карло, это я и имел в виду.