Милый друг Натаниэл П. - Адель Уолдман Страница 35

В тот вечер Ханна спросила, как его дела с Элайзой. Они сидели в креслах у окна. Нейт ответил не сразу.

С Элайзой он познакомился три года назад, на корпоративной вечеринке. Она пришла туда с главным редактором того самого Очень-Важного-Журнала. Нейт спросил о ней своего друга Эндрю. Эндрю сказал, что она – новая ассистентка главного редактора.

Потом босс ушел, а Элайза осталась. Нейт пропустил два или три стаканчика вина. Она стояла возле столика с закусками, перед маленькой фруктовой горкой.

– Привет, я – Нейт.

Она положила в рот красную виноградину и лениво, почти сонно, представилась:

– Элайза.

Несколько минут она отвечала на вопросы, но его настойчивость, похоже, немного ее смутила. В конце концов, Элайза спросила, чем занимается он.

Нейт ответил, что работает критиком в онлайновом журнале. Она поинтересовалась, в каком. Он ответил.

Элайза прошлась по нему взглядом. Нейт поправил воротничок голубой рубашки и заметил, что шнурок на одной туфле развязался, причем не просто ослаб, а растрепался так, будто он только что вырвал ногу из стального капкана. Коричневый, с полосками от шнурков язычок вывалился и свесился набок. Нейт наступил на него другой ногой и слегка покачнулся, как разбалансированный кебаб.

Элайза рассказала, что недавно получила степень магистра компоративной литературы [55]в Сорбонне, а до этого училась в Университете Брауна. Работать в издательстве ей еще не приходилось. Вообще-то, она хотела бы писать. Выпить как-нибудь кофе? С удовольствием. Да, и поговорить об издательстве.

За кофе последовал обед, потом они любовались закатом с Бруклинского моста, потом была вечеринка у одного приятеля по Гарварду, работающего теперь в хедж-фонде [56]и живущего в триплексе в Верхнем Уэст-сайде, и субботний вечер в Бруклинском музее. На Нейта его новая знакомая произвела самое сильное впечатление.

В разговоре она легко ссылалась на работы стареющих интеллектуалов, сотрудничающих с «Нью-йоркским книжным обозрением». Многосложные имена восточноевропейских режиссеров-авангардистов слетали с ее языка без малейших затруднений. Нейт знал – по крайней мере, понаслышке, – книги ее отца-профессора. К этому времени он уже имел опыт общения с самыми разными редакторами. На их фоне Элайза выглядела другой – необычайно серьезной и хорошо информированной для своих лет. К тому же она была так привлекательна!

Нейт, которого Джейсон с трудом убедил не носить брюки со складками, понимал, что Элайза выделяется даже на фоне самых модно одевающихся молодых женщин Бруклина. Она знала, где что купить, в каких магазинах цены ниже и что можно брать в «Таргете» (пластмассовые контейнеры, колготки и зубные щетки). Теоретически Нейт презирал «символы буржуазного статуса», но втайне гордился легким дуновением шика. Она не только производила впечатление успешной и популярной девушки, но и была ею, не прилагая к тому заметных усилий. Первый класс, высшее качество! В издательском мире Элайза занимала примерно то же место, что Эми Перельман в школе и лучшие подружки Уилла Макдорманда в Гарварде, и, бесспорно, была «желанным объектом».

Ровная в общении, озабоченная, даже слегка угрюмая, она часто разговаривала с раздражающим, ангедонистическим [57]равнодушием и нередко выглядела скучающей.

Эта ее грань – постоянное неудовольствие – была для Нейта чем-то вроде вызова, и когда ему удавалось рассмешить ее, поднять ей настроение или просто вывести из апатии, он чувствовал себя едва ли не героем.

Тогда он еще не получил заказ на книгу. Рецензии и обзоры книжного рынка обеспечивали регулярным доходом, но назвать этот доход скромным, принимая в расчет стоимость жизни в Нью-Йорке, было бы преувеличением, граничащим с ложью. Чтобы как-то сводить концы с концами, приходилось хвататься за любые возможности приработка, включая корректуру. Он работал один, в своей грязной квартире, обходясь порой без душа, сморкаясь, за отсутствием салфеток, в туалетную бумагу. Дешевую туалетную бумагу. (Однажды, будучи в гостях в Нью-Хейвене у приятеля по колледжу Питера, Нейт тайком оторвал от рулона несколько квадратиков и, сложив, спрятал в нагрудный карман рубашки. Потом подождал, пока у стойки соберутся несколько знакомых, и раздал каждому по квадратику. «Вы только пощупайте. И этим, самой тонкой в мире шкуркой, старина Нейт вытирает свою задницу? Вот и говори после этого о нелюбви к себе».)

Медицинской страховки у него не было несколько лет. По прошествии какого-то времени Нейт уже принимал как само собой разумеющееся, что он грязный, опустившийся маргинал, чье благополучие не очень-то важно для общества. А вот благополучие Элайзы ценилось очень высоко – ею самой, ее родителями, хозяевами журнала, которые заботились о ее глазах, зубах и психике и щедро оплачивали соответствующие расходы. Казалось, сама вселенная обслуживает Элайзу: питейные заведения – бесплатной выпивкой, традиционно грубые таксисты – вежливым обращением, гранды журнального бизнеса, не удосуживающиеся отвечать на емейлы Нейта, – завидными предложениями.

Нейт еще спал, когда Элайза, очаровательная и ухоженная, проплывала мимо охранников в вестибюле небоскреба, расположенного в центре Манхэттена, поднималась в свой офис в скоростном лифте и садилась за стол, над которым красовалась табличка с ее именем. Там она отвечала на звонки и успокаивала нервных авторов, уверяя, что ее босс вот-вот им перезвонит. Сопровождала Важных Лиц в большой угловой офис. Сидела на редакционных совещаниях и даже, когда к ней обращались, выступала со своими предложениями относительно содержания очередного номера. Но по большей части она занималась административной работой. Тем не менее это было началом карьеры. Элайза делала все, чтобы не опуститься, не стать маргиналом, как Нейт, сидевший дома в трусах, валявшийся на сальных от пота простынях, ломавший голову над такими вопросами, как, например, стоит ли ему обратиться за налоговыми льготами, предоставляемыми получателям заработной платы и жалованья, или это будет неправильно, потому что такие льготы предназначены для людей по-настоящему бедных и уж никак не для выпускников Гарварда, уклоняющихся от постоянной работы ради того, чтобы потворствовать личным интеллектуальным амбициям…