Очаг - Роман Гребенчиков Страница 35

Кирк испарился. Я наконец-то остался наедине со своими мыслями. Смущали только подозрительные взгляды рыбаков неподалёку. Стоило уже уходить с берега и найти Максима. В последний раз я его видел у Кузьмича, поэтому направился прямиком туда.

До самой избы меня мучили сомнения: правильно ли я всё делаю, ведь я ничего не знаю о Максиме? Может, стоило бы обратиться напрямую в полицию? А вдруг я попаду к сторонникам Истинного Бога? Хотя я понимал, что думал не о том. Я хотел мести за Аню. Это было правильно. Она заслужила справедливости. А Максим единственный, в ком я уверен, – ведь он первый, кто заинтересован в устранении Кузьмича. К тому же в него верит Миша, а он в людях, судя по всему, разбирается.

Народ у балкона избы разошёлся. Все занимались своими повседневными обязанностями. Видимо, пьяная речь Писцова оказалась для них обыденностью.

Я постучал в дверь.

Тишина. Никто не спешил открывать.

Зазвучал засов; через щель двери на меня посмотрел Максим.

– Надо поговорить, – сказал я.

– Я сейчас не могу, тут…

– У меня есть запись. Предсмертная записка Ани.

– Записка?! – прозвучало за дверью.

Входная дверь открылась полностью, и передо мной оказался Кузьмич, пьяный вдрабадан. Гостиная, где мы общались ранее, была полностью разгромлена. Он схватил меня.

– Где она?! – закричал Лаврентий Кузьмич. – Дай её мне!

– Кузьмич, успокойся, – сказал Максим и попытался оторвать его от меня.

– Он знает. Он знает, что случилось с моей девочкой… – Писцов отпустил меня и заплакал. – Он знает.

Максим смотрел за моё плечо. Я обернулся и увидел очередных наблюдающих обывателей.

– Заходи внутрь, – обратился ко мне Максим, – незачем устраивать очередное представление.

Я взял Кузьмича под руку и завёл в дом, а Максим закрыл за нами дверь. Внутри я помог Писцову дойти до дивана и сесть.

– Я не уверен, что ему стоит слышать, – сказал я. – Там… он.

– Не тебе решать это! – умоляюще прорычал Кузьмич. – Включай.

Я посмотрел на Максима, и он утверждающе кивнул мне. Я достал телефон, положил на стол и включил запись.

Кузьмич слушал Аню со стеклянными глазами. Он не выражал эмоций, только скапливал слёзы на своих глазах, в то время как Максим становился всё угрюмее и задумчивее.

– Зачем вы так поступали с ними? – спросил я у Кузьмича, когда запись закончилась.

– Зачем я дарил им лучшую жизнь? Зачем я любил их? Что «зачем»?

– Марк, не надо, – сказал Максим.

– Зачем вы насиловали их? – Я не остановился.

– Я никого не насиловал, это всегда было добровольно. – Писцов пару раз шмыгнул носом. – Я же любил их.

– Это нездоровая любовь, Лаврентий Кузьмич!

– Не тебе судить о любви. Я хотя бы не бросил свою семью.

Ладони автоматически сжались в кулак. Как же хотелось врезать ему!

Максим считал это с меня и встал между нами – для подстраховки.

– Зато семья бросила вас. Может, это и есть наказание вашего Бога?

– Всё это было ради него. И я не мог лишиться единственного его дара. Не мог позволить случиться смешению крови с какой-либо дворнягой.

– Дворнягой? Так вот кто все эти люди за дверью! Дворняги.

– Так, всё! – влез Максим, когда я упёрся в его сдерживающие руки. – Прекращайте оба!

– Да с удовольствием! – сказал Писцов. – Этому еврею всё равно не понять божественного замысла.

– Божественного замысла? Уничтожить всё живое – это божественный замысел?

– Создать новый Эдем – вот в чём цель. Поэтому Господу нужны все эти люди.

– Вы серьёзно верите в эту ерунду? Послушайте себя! Пусть даже это будет правдой, но вы в его планах – тоже пешка. Такая же дворняга, как и все эти люди!

– Пошёл вон! – закричал Кузьмич и вскочил с места. – Вали в свой Беломорск и не возвращайся! Выведи его отсюда! – скомандовал он Максиму.

– Пойдём, Марк, хватит уже, – обратился ко мне Максим и повёл меня к выходу.

– Да с превеликим удовольствием! Просто задумайтесь, – обратился я к Лаврентию Кузьмичу уже в дверях. – Что вы за человек? Вы столько говорите о семье, но ваша жена или Аня считали ли вас семьёй? Нет. Иначе бы они не покинули вас. И все эти люди за дверью так же бросят вас, когда поймут, кто вы. Ведь вы предаёте любое доверие. Аня верила в вас, любила вас, но вы с ней сотворили такое.

Писцов ничего не сказал мне, лишь смотрел на то место на столе, где ранее лежал телефон.

Не дождавшись какого-либо ответа, я вышел наружу. На улице уже смеркалось. День утекал невероятно быстро, хотя смерть Ани так и стояла перед глазами, как будто я только что сошёл с корабля с её телом на руках.