Кот - Сергей Буртяк

К тому же накануне он потерял работу.

Нет, это глупо: шел-шел и потерял. Как-то нелепо. Шаблонно. Если вдуматься, смахивает на чей-то вопль о потере сознания. Вот если потерял заменить на уронил, — получится куда симпатичнее и свежее. Меньше ложного пафоса, больше психофизической правды — уронить хрупкую статуэтку (работу древнего мастера), которую некто (возможно, сам мастер) поручил твоей идиотской заботе, — уронить и разбить ее вдребезги о каменный пол (с гримасой ублюдочного отчаяния), или утопить в мутной речке — легко, и, понятно, — понятно — это может вызвать проблемы.

Итак, уронил… Нет, не получится — будет казаться, что речь идет о предмете. Ладно, вернемся потом. Теперь — накануне. Что это?.. А, нет, накануне здесь — правильно. Увольнение случилось как раз накануне того самого появления кота, с которого все началось. И к тому же — абсолютно понятно и верно: объяснится чуть дальше, но обязательно. И это действительно к тому же, ко многому страшному и удивительному, что к тому времени уже произошло; и в этом к тому же есть то, что почти никогда не следует за разбитием статуэток, — здесь есть трагизм, присущий разбитию более тонких и ценных вещей. Предположим, сердец. Или разумов. Да, или разумов… Хотя, если статуэтка живая, то не так уж все отличается… М-да… А вот без потерял все-таки можно вполне обойтись. И тем более без уронил. Поэтому (а еще потому, что утрачен был все-таки процесс, а не вещь) лучше сказать просто:

К тому же накануне его уволили.

Несправедливо. Знаете, как бывает… Лучше не знать. Воздух вокруг тебя как бы сгущается, в течение двух-трех недель ты чувствуешь, что дни сочтены — не вообще, а на этой работе, — не трагично, но приятного мало; начинаешь вспоминать по минутам и в конце концов приходишь к выводу: увольнять тебя не за что. Неожиданно (а уже поднялось настроение и все предвидения показались надуманными) тебя вызывает Пугач (шеф-ублюдок) и, полируя блеклыми зенками твои давно не чищеные ботинки или сверля свитер на груди (как для вручения ордена), вяло что-то мямлит насчет трудного положения фирмы, раздутого штата, недовольства начальников… Нет, ты, конечно, можешь остаться, если хочешь, но… в общем, эта зарплата будет последней, вряд ли что-то можно поправить… да, и еще… нет, не все… просто… последняя зарплата, она, к сожалению, не может быть полной, ты не должен спорить и возражать, тебя почти не загружали в этот месяц, уж извини, решение принималось не сразу… в общем, это будет всего половина. Так что…

«Урод!..»

Ты выходишь из его надушенной офисной комнаты и почти произносишь, неслышно, но злобно, выталкивая воздух сквозь тесно сжатые зубы, в никуда: «Урод! Ублюдочная тварь! Ссссука…» — ну и так далее, все это знают, пытаешься хлопнуть несколькими дверями, но их сдерживает специальный механизм для смягчения; ты шагаешь, разрывая на ходу полупустую мягкую пачку и прикуривая еще в коридоре, где курить категорически… Блин!.. И ты жадно втягиваешь в себя дым, а его излишки тянутся за тобой серым царственным шлейфом. Или синеватым — зависит от освещения. Тебе почти хорошо. Тебе наплевать. Злость делает тебя суперменом.

В курилке уже кто-то есть. Рассказываешь и чувствуешь, как покрываешься коркой проказы, видишь это в его отступающих глазах (или ее, что еще противней, особенно если собирался затащить ее в койку); умолкаешь на полуслове; бросаешь недокуренную сигарету в напольную пепельницу, попадаешь легко и красиво; ухмыляешься; идешь к бывшему рабочему месту, еще ни о чем толком не думая, начинаешь собирать свои шмотки: рисунки, всякие там ручки-дрючки, папки, фотки, дискетки и прочее, даже солдатика оловянного, которого прилепил к крыше своего монитора… то есть, их монитора, срываешь и забираешь с собой — машинально, без лишних эмоций, в голове одна мысль, колкая, как коготь кота: ты ведь это предвидел, ты все чувствовал и даже почти нарывался. А почему ты не искал другую работу?.. Почему ты, как обдолбаный кролик, сидел и хлопал красивыми длинными ушами и красноватыми глазками, до самого конца, чтобы потом обидеться на весь мир, зайтись в истерике и обсирать всех подряд, про кого только вспомнишь? Почему?!. Да потому что ты тупой, зажатый и рафинированный, как подсолнечное масло без цвета и запаха. Потому что ты никто, чмошная крыса, которая потеряла нюх и догрызает мизерный шмат прогорклого сальца, вместо того чтобы вовремя рвать когти с этого трахнутого начальственным айсбергом титаника и уже давно жрать ананас где-нибудь на тропических островах. Ну и хватит, хватит, довольно, хорош!.. Если ты и вправду такой, что ж с тобой делать. Ну, уволили. Ну, опять. Что-нибудь, может, найдется.

Он был в этом уверен, всегда, каждый раз. Потому что каждый раз находилось. Кто-нибудь что-нибудь предлагал. Иногда лучше, чем до, иногда чуть похуже. Вот и вчера тоже подумал, что, в общем, неплохо пересидеть месяцок (денег сколько-то будет), отдохнуть, собраться с мыслями, мозги прочистить, а потом, когда что-то появится, со свежими силами все продолжить. Именно продолжить, потому что эти варианты — как звенья цепочки — мало чем различаются.

Так он думал вчера. Уходя из офиса насовсем. А сегодня — не так. Сегодня он тигрино бродил по квартире, ему дико хотелось вернуться и разорвать Пугача, потому что у него елозящие бесцветные глазки, мямлящий голос, безвкусные галстуки и потуги казаться крутым. Понятно, что решение об увольнении принимает Маркиз, Пугачев тут совсем ни при чем, он обычный молодой лизоблюд. Но и за это его стоило замочить. А еще хотелось вытереть офисный стол — с вечными кругами от кружек — пучеглазым Светкиным личиком, несмотря на вежливые отношения! Просто эта ленивая дура осталась там, в стабильном прошлом с отпусками-зарплатами, и, как обычно, двадцать какого-то числа бочком протиснет в бухгалтерию рыхлую задницу и заберет свой дурацкий конвертик, а на следующий день — каждый раз на следующий после зарплаты день — опять придет в новых туфельках. Золушка пухлая! Где ж ты, мама Гошина, хранишь их в таком количестве — все эти новые свои калоши, отороченные мехом козлов?! Да пошла ты в калошах своих!