Слева молот, справа серп - Михаил Шахназаров Страница 34

– Рома, прекрати капризничать. Мы приехали сюда не за обувкой. Если дутики для тебя фетиш, то я обещаю, зимой ты будешь месить грязь рижских улиц именно подошвами фирменных «луноходов», – пообещал Джоки.

Увидев неподалеку костел, Малютка решил зайти. В Риге он на такие подвиги не решался, слишком высока вероятность быть замеченным. Присев на массивную скамью с высокой спинкой, Рома полушепотом проговорил:

– Почему у католиков во время службы можно нормально присесть, а у нас в церквах нужно стоять?

– Наверное, потому, что мы ленивее католиков. А лень – грех.

– Может, перейти в католицизм? Я буду называть тебя Андрэ, ты меня – Ромуальдом.

– И что изменится? От того, что начнем креститься слева направо, мы станем лучше жить?

– Почему нет? А потом… у нас появится еще один папа.

Джоки, припав на колени, молился. За здравствующих и усопших родных. За грешников и грешниц. И за свое успешное будущее, которое ему мог дать только комсомол и партия. Джоки знал, что большинство номенклатурщиков веруют в Бога. Хранят в секретерах и шкафчиках иконы, знают «Отче наш», как историю партии. Одни молят Господа сохранить вечность идей коммунизма. Другие просят Ео ускорить крах системы.

Из костела троица перекочевала в ресторан при городском универмаге. После бутылки «Столичной» и салатов с аналогичным названием друзья отправились побродить по развалинам древнего замка. На этом осмотр провинциальных достопримечательностей был закончен.

Поезд успели отогнать на запасной путь. Вдоль поблескивающих под лучами заходящего солнца вагонов прогуливались трудовые десантники. Небольшая компания расположилась у густого кустарника. Распевали под гитару песни о молодости, надежде и заснеженном вездеходе. На байковом одеяле с розовыми оленями млел нехитрый провиант и грелась водка.

В вагоне было тихо. Проходя мимо купе Калвитиса, Рома заглянул в приоткрытую дверь. Любитель съестного храпел. Массивная голова покоилась на сложенных по-детски ладошках. Подобно еще не застывшему желе, пульсировал второй подбородок. Хузин усилием воли подавил в себе желание вылить на голову спящего бутылку лимонада. В соседнем купе ребята с латвийского телевидения увлеченно резались в карты под русские матерки. Утомленные прогулкой друзья решили вздремнуть.

Пробудилась троица от звонкого смеха и громкой музыки. Все пишущие, снимающие и фотографирующие вернулись из похода по городу. Открыв о кромку стола бутылку минеральной, Джоки жадно прильнул к горлышку. Утолив жажду, перешел к мыслям вслух:

– Сколько в государстве воистину светлых умов… И бомбы изобрели, от которых весь мир трепещет. С космических орбит не слазим. Образование даем лучшее на планете… А универсальную водку изобрести не можем. Как будто сами ученые мужи не пьют.

– Что значит «универсальную»? – зевая, спросил Рома.

– Ту, что без последствий для духовного и физического состояния человека. Я бы назвал ее «Утренняя свежесть». Просыпаешься, а голова не болит. Язык не прилипает к нёбу, мир кажется еще красивее, нежели в состоянии грогги.

– Может, ее уже давно изобрели. Как и пилюли для увеличения хера, – предположил Марьин.

– И почему же не пускают в массовое производство?

– Джоки, если такой эликсир начнут выпускать, в СССР лечебно-трудовых профилакториев будет больше, чем детских садов и школ, вместе взятых.

– И перед Богом спокойнее, – развил тему Рома. – Алкоголизм – грех. И жестокое похмелье можно отнести к его частичному искуплению. Оставшуюся часть искупим перед Господом на небеси.

– Да… Как подумаешь об этом, сразу начинаешь жалеть, что не стал атеистом, – грустно проговорил Малютка Джоки. – Я пойду товарищей из ИТР проведаю, а вы чего-нибудь поесть принесите. И поесть, и попить.

Инженерно-технические работники играли в города, перепевали бардов Никитиных и особых опасений своим поведением не вызывали. На появление Малютки Джоки они не отреагировали, но Малютка призвал к вниманию и толкнул небольшую речь. Говорил о сознательности, яблоках, раннем подъеме. На предложение выпить не откликнулся. После небольшого ужина в компании друзей, Кристины Пузанкиной и ее подруги Наташи Хузин отправился к головному вагону. Еще в Риге Хузин обратил внимание на симпатичную проводницу по имени Юля. Средний рост, каштановые волосы, фигурка ладная. Отдавалась она искренне, с улыбкой и полузакрытыми глазами. Досконально знала позиции, удобные для ограниченного пространства. Рома обещал зайти еще.

Журналисты выходили на финишную прямую. В коридоре две неуклюжие пары старались подражать балету «Фридрих Штат-Палас». Несколько купе были закрыты. Малютки с Пузанкиной в вагоне не оказалось – Джоки увел девушку в близлежащую рощу. Наташа сидела на коленях Андрея и, мотая головой, вела дуэль на языках. Перекатывая губами сигарету, Рома вышел в тамбур. Открыв дверь, резко остановился, приложив ладонь к левой стороне груди. Зубы впились в фильтр, глаза стали большими. На пластмассовом ящике из-под пепси-колы восседала спящая женщина лет тридцати пяти. Над взъерошенными волосами застыла красная рукоятка стоп-крана. Полурасстегнутую зеленую блузку придавливал к груди фотоаппарат «Зенит». Ноги дамы были неприлично раздвинуты, а из-под задранной юбки виднелся небольшой островок растительности. Левая рука фотокора подпирала затылок. В правой замер большой огрызок свиного рулета.

– Натурщица, бл. дь… – вымолвил Рома, выходя из тамбура.

Андрей с Наташей заканчивали прелюдию, увалившись на узкую полку.

– Андрюша, хватит лизаться. Вставай, помощь нужна.

– Рома, ну… ну тебе не совестно, а?

– Пошли-пошли. В тамбуре раненый боец Люся Блиндюк.

Раскачиваясь, Марьин двинулся вслед за другом. Наташино желание помочь осталось незамеченным. Увидев Люсю, Андрей поморщился:

– Таких раненых бойцов на фронте наверняка бросали.

– Это, прежде всего, наша коллега и женщина, которая в трудную минуту не отказала тебе в половой близости, – напомнил Рома.

– Эта коллега в прошлом году так ужралась на прогулочном пароходике, что выпала за борт и была чудом спасена. И все это видели юные пионеры.

– Берем за подмышки, Андрюша, – Рома напрягся.

– Рома, они у нее от пота мокрые. Ты же знаешь, какой я брезгливый.

– Ну что поделаешь. Не бреет Люсьен подмышки. Хочет быть естественной. Водкой потом руки ополощем.

– После такого лучше святой водой.

Не открывая глаз, Люся замычала. Разомкнув сухие губы, нараспев произнесла:

– Юра-а… То-о-олько не в меня.

– Сила внушения и возможность растянуть удовольствие в пространстве и времени. Женщина-уникум, – кряхтя, произнес Рома.

У железнодорожной кельи Калвитиса Хузин дал команду «стоп». Айгар был поглощен любимым занятием. На сей раз челюсти дробили бутерброд с копченым угрем.