Сегодня мы откроем глаза - Иван Ревяко Страница 34

– Ну как тебе сказать. Понимаешь, иногда смотришь на человека и видишь, что внутри его ничего серьезного толком-то и нет. А, бывает, смотришь в глаза и тонуть в них начинаешь, точно это вязкое озеро. Вот у тебя так. Они грустные, и это очень хорошо видно.

Они разговаривали, как старые добрые друзья, не выбирая поддельных слов вежливости или почтения, хотя и были знакомы меньше пяти дней. Так и можно найти свою родственную душу: когда всегда есть, о чем поговорить, но и молчание в ее компании – это тоже разговор, которым также можно насладиться.

– Когда-то давно, пять лет назад, – начал он, – я был влюблен. Хотя мне до сих пор кажется, что все еще влюблен. Она была прекрасна, – вздохнул он и принялся вдохновенно описывать Софу с такой нежной улыбкой, словно маленькому ребенку рассказывают сказку, – я правда ее любил. Нельзя тебе описать, насколько сильно. Чувства – это вообще та вещь, которую не поймешь, пока сам не испытаешь. Она была для меня всем: солнцем, воздухом, землей, лучшим другом и семьей. А потом ее не стало.

Солнце играло своими бликами на его влажных глазах, готовых вот-вот открыть плотину, еле сдерживающую неминуемый поток. Что-то внутри его неистово дрожало и билось, рвалось наружу, почти крича.

– Я расскажу, если ты не против, – девушка кивнула, и он продолжил: – еще никому это не рассказывал, да и не было, кому. В тот день, насколько я помню, было очень тепло и вовсе не ветрено. До этого мы отпраздновали ее День рождения, а через несколько дней я, она и ее мама должны были встретиться, чтобы обсудить какие-то бытовые мелочи. Ей подарили два билета в Вену, куда она так мечтала попасть, и мы должны были лететь. Но тогда, в тот проклятый день, прогремел…

Голос его дрожал еще сильней, чем раньше. Непонятный горячий сгусток подступил к горлу, мешая дальше разговаривать. Снова перед глазами всплывали ужасные картины, почувствовался тот запах пыли, камня и крови, как в тот день.

Заметно, хотя и не резко, похолодало. Солнце, порядком изможденное за этот день, упало за горизонт, предоставив свое место луне и ночи.

Неясная, почти прозрачная фигура, обладательница бездонно-черных глаз, возродилась из пепла, словно феникс. Все те же исчезающие ноги, те же болезненно-худые щеки и руки, те же выпирающие кости. Только она не была чем-то целым, чем-то самостоятельным, она скорее была каким-то отголоском прошлого, неприятным и болезненным воспоминаем. Прошло почти пять лет, а она ни на секунду не отходила от парня, то изредка пропадая, то снова появляясь, окутывая его своим колючим холодом. Они уже почти сдружились, привыкли друг к другу. Только к Боли нельзя окончательно привыкнуть, ее можно не замечать, пытаться не замечать, пытаться избавиться и избавляться, а можно ничего не делать, оставляя свое пустое тело ей на поедание.

– … взрыв. Мне повезло, я тогда спустился вниз в туалет, а потом еще какая-то странная девочка подбежала и попросила спасти ее котенка. Но в итоге она спала меня. Потом этот взрыв, эти крики умирающих, вопли родителей, осознавших, что произошло, стоны заваленных. Среди них, возможно, был и ее стон, прощальный хрип, – он не стеснялся слез, которые были его частыми гостями, в конечном итоге прописавшимися у него, – а я ведь ей не сказал столько всего, даже не попрощался. Хотя разве я знал? Не знал. Но все равно. Я ведь мог взять ее с собой. Не знаю, зачем, но мог ведь, – было понятно, что внутренняя война, разрушающая его, длится уже очень долго; и говорил он, торопясь, стараясь рассказать это побыстрее, быстрее освободиться. – А ведь она так и не побывала здесь, как хотела. И поэтому я каждую весну сюда приезжаю.

Он обнял Катерину совершенно случайно, рефлекторно, если угодно. Близость человека, дорого вам, помогает в тяжелых случаях. Его редкие вздрагивания не казались девушки чем-то стыдным или унизительным. Слезы вообще никогда не должны восприниматься как что-то постыдное, ибо они вызваны серьезными чувствами. Это все равно, что стыдиться поцелуев или объятий.

– Рей, – заговорила она, – не умирает только тот, кто не рождается. А это ждет всех нас. И нашу Землю, и Вселенную нашу, да и весь мир. Поверь, ей уже все равно. Да, это очень печально, и я не представляю, как это. Но я думаю, что умерла она счастливым человеком.

– Но ведь она не заслужила такого, – говорил он в плечо девушки.

Языковой барьер каким-то образом пропадал. Хотя половина слов были и не понятны парню, смысл он все равно улавливал. Иногда и слова не нужны, чтобы понимать человека.

– Многие не заслуживают того, что имеют, и многие не имеют того, что заслуживают, – говорила она, – но глупо жалеть мертвых людей. Правда, это как-то глупо. Я заметила, что люди, которые кого-то хоронят, жалеют либо близких тому человеку людей, либо себя. И это нормально.

– Знаешь, – продолжила она после минутной паузы, – завтра мы уезжаем. И вряд ли когда-нибудь увидимся, я могла бы посоветовать тебе сходить к ней на могилу и поговорить. Ты еще такой молодой, у тебя еще все впереди.

– Возможно, ты и права, – сказал он, оторвавшись от девушки, – так и сделаю. Во всяком случае, попытка не пытка.

Они сменили тему и продолжили гулять. Настроение как-то само собой стало на свое прежнее место. Катерина теперь не видела в Рее человека, попросту грустившего, она смогла увидеть сквозь маску спокойствия и равнодушия что-то сокровенное, что было доступно только ему одному, а теперь уже и ей.

Еще что-то удивительное происходило в ней. Еще одно чувство, ранее не испытываемое, зарождалось в ней, будто мать вынашивает свое дитя, бережно охраняя от всех гадостей этого бренного мира. Ей нравились его глаза и волосы, его бархатный тембр голоса, томная скука в глазах, его история. Все в нем ее привлекало, заставляя желать поскорей разобраться в этой загадке, какой бы простой она ни казалось. Она хотела уделять ему каждую секунду своего свободного времени. Она видела, что что-то похожее он тоже испытывает, но не могла понять, к кому: к ней или к призраку прошлого. Одно слово Катерины, одна просьба и вопрос о встречах в будущем могли решить ее судьбу. Но она не решалась.

Также не решался и Рей. Ибо он и сам не знал точно, что происходит с ним: увидел ли он что-то, похожее на Софу, или иного человека, совершенно не похожего на нее?

Он проводил Катерину до номера. Когда они неслышными шагами подошли к дверям номера, на часах была уже половина первого.

– Извини, что свалил на тебя весь этот груз, – опустив глаза, произнес он.

– Мэг говорит, что нужно стараться говорить «спасибо» вместо «извини». Не «извини, что заставил ждать», а «спасибо за ожидание». Попробуй.

– Спасибо, за то, что выслушала меня и помогла, – сказал он и сразу же почувствовал разницу.

Рей, крепко обняв девушку, точно не хотел ее никогда отпускать, пожелал доброй ночи и удачи в жизни. А потом ушел.

Зайдя в комнату, Катерина почувствовала свежесть, приятную ночную свежесть. Видимо, Мэг забыла закрыть окно.

Мягкая кровать сейчас ей казалась самой приятной и удобной вещью на свете. Тело пронзительно ныло, моля об отдыхе. Болела и голова. Но не от усталости, а от скопившейся в ней информации. Она думала о том, встретятся ли они когда-нибудь, последует ли он ее совету и будет ли счастлив. Ей дико не хотелось отпускать этого человека, но ничего поделать с этим она не могла, как сама думала.