Рыбы молчат по-испански - Надежда Беленькая Страница 34

– Красиво, – пробормотала Нина.

– Босоножки…

В Яниных руках заблестело что-то серебряное, как будто из фольги, с тонкими ремешочками. Яна приложила одну босоножку к ноге:

– Видишь, мне велики. Значит, тебе в самый раз.

– А почем они? – спросила Нина.

– Сто двадцать.

У Нины ухнуло сердце: в кармане всего-то и было – сто пятьдесят рублей.

– В общем, ты смотри, а мы пока выйдем покурим.

– Хорошо, – пообещала Нина.

Она все еще не могла отделаться от власти юного голоса, который уже пел новую песню.

Несколько секунд Яна тоже молча слушала, подергиваясь всем телом, как на дискотеке. Потом достала из кармана мятую пачку «Кента» и вышла, сделав музыку погромче и оставив дверцу открытой.

Нина потянула за краешек что-то голубое, скользкое. Расправила, приложила к себе: шелковое платье – коротковато, сильно выше колен. Яне, наверное, в самый раз. За платьем показалась клетчатая юбка, зеленая блузка с железными крючками вместо пуговиц. Мужская рубашка из глухого темно-синего коттона. Платок с бахромой. Розовые шорты.

Вот и все. И все не то.

В чем дело? – недоумевала Нина. Где кроссовки, где кожаные куртки, инопланетные джинсы, волшебные кофточки с капюшоном? Где все то, что должно наполнить ее жизнь? Откуда взялось это мещанское тряпье? Ни разу не видела она ничего похожего ни на Руслане, ни на Яне. Никто из их модной компании не носил яркие платья и топики в блестках. Можно ли представить фирменную Яну в этой кофточке? А Руслану в топике? Золотая молодежь так не одевается.

Но могла ли Нина уйти, ничего не купив? Она не представляла, что скажет Руслане и Яне.

Ей сделалось не по себе.

В этот миг к ней подсел Павлик, хозяин спортивной сумки.

– Ну что, надумала?

– Даже не знаю… – смутилась Нина, теребя какую-то тряпку.

– Ничего не подходит?

Нина молчала.

– Ясно…

Повисла неловкая пауза.

– А ты это… Учишься, что ли, с Русланой?

– Ага. В предпоследнем.

Кассета играла.

Павлик смотрел на Нину внимательно своими взрослыми глазами.

Казалось, он тоже попал под власть ритмичной музыки и детского голоса, лившегося из колонок.

– Хорошо поет, – хмыкнул Павлик. – Девки из-за него вены пилят… А тебя я помню. Видел несколько раз возле школы. Думал, что это за девушка серьезная такая.

– Спасибо, – прошептала Нина и покраснела.

– За что? – удивился Павлик.

– Просто так…

Они еще помолчали, прислушиваясь к простеньким словам песни.

Внезапно Павлик пересел поближе, как будто возле дверцы ему мешал сквозняк. Теперь он касался Нины джинсовым бедром и краешком рыжей кожаной куртки, под которой виднелась рубашка «лакост» с крокодилом. Нина чувствовала тепло его тела и думала про огонек в лесу.

В животе сжалось и потянуло.

И Павлик как будто догадался: поднял руку и быстро провел ладонью по ее груди и животу, словно смахнул паутину. Это мгновенное касание, бессмысленное и дерзкое, могло испугать, но Нина совсем не испугалась. Пальцы были незлые, они излучали нерешительность. И вдруг ей захотелось прижать его руку и сидеть рядом с ним долго-долго, чтобы это никогда не кончалось. Но секунды шли, проходили, превращались в воспоминания, и вот уже пальцы ускользнули, и вместо них Нине под одежду заползал холод.

– Не надо так, – зачем-то сказала Нина, когда все уже было позади.

– Не буду, – ответил Павлик и спрятал руку в карман.

Они помолчали. Песня кончилась, новая еще не началась, и тишина оглушила Нину. Чего-то не хватало, и она болезненно, всем своим существом чувствовала пустоту, которую нечем было заполнить.

– Почему ты такой? – спросила она.

– Какой?

– Такой, – объясняла Нина, но в точности не могла передать, что имеет в виду, и бросила первое попавшееся: – Такой грустный…

– Не знаю. Ты ведь тоже не веселая.

– Понимаешь, все это… – сказала Нина дрожащим голосом, обводя взглядом бессмысленную одежду, рассыпанную по сидению. – На самом деле мне нужно совсем другое…

Она сама не понимала, что говорит. Слова опережали мысли.

Конечно, она не думала в этот миг про одежду.

– Ты, наверное, имеешь в виду «ливайсы»?

Нина поразилась. Павлик как будто прочитал ее мысли, только не из настоящего, а из прошлого. Он угадал, но промахнулся.

– Откуда ты знаешь про «ливайсы»?

– А я вообще много чего про тебя знаю.

– Например?

– Например, ты любишь шоколад. И сгущенку.

– Точно, – улыбнулась Нина. – А еще?

– Читаешь умные книжки… Пробовала курить.

– Верно!

– Любишь целоваться…

Даже не видя себя в зеркале, Нина почувствовала, как блестят у нее глаза. Она вся была здесь, вся на виду. Как будто с нее сорвали одежду. Она больше не была сложной и противоречивой взрослеющей девушкой. Незнакомый Павлик вынул ее душу и расправил на жесткой ладони.

– А теперь сюрприз… Смотри, – он развернулся длинным худым телом, поискал в багажнике и вытащил мятый пакет.

– Вот. Битые, зато родные.

Нина сунула в пакет руку, и еще не рассмотрев как следует, что там, по гладкому касанию тонкого котона уже знала: это они.

Потертые джинсы и серая майка с надписью на груди.

Нина осмотрела штаны, развернула майку.

– Уличная мода? – тихо спросила она.

– Она самая, – Павлик усмехнулся.

– «Гэп», – прочитала Нина на майке. – Никогда не слышала.

– Американская фирма, – ответил Павлик.

Нинино лицо горело. Даже уши. Ей казалось, что сердце стучит на всю машину, и Павлик догадывается и про ее смятение, и про этот жар внизу живота, и про странную жажду, которую Нина чувствовала впервые. Чтобы спрятаться, она сосредоточенно рассматривала джинсы и майку, с притворным интересом вертела в руках, вывернула наизнанку и посмотрела этикетки. Но сейчас эти вещи уже не были целью, они превратились в предлог. А потом что-то произошло – само собой, без участия Нины: ее рука поднялась в воздух и робко опустилась на волосы Павлика. На ощупь они были теплые, шелковые. Наверное, Павлик их красил – волосы были светлые и тонкие, как у ребенка. Нинины пальцы зарылись в мягкую гущу, а Павлик сидел неподвижно, уставившись перед собой, и слушал кассету. Потом повернулся и внимательно заглянул ей в глаза, как будто она ему что-то сказала, а он не расслышал.