Рыбы молчат по-испански - Надежда Беленькая Страница 33

Слова остались в Нине навсегда. Они были секретным кодом, который в тот день сработал.

– Мальчик один продает, – добавила Руслана, решив, что Нина хочет про это спросить, но не решается. – У него мать из Финляндии приехала. Мы тебе завтра во двор принесем. Ты где живешь?

Нина назвала адрес.

– Завтра вечером, – уточнила Руслана. – Только ты денежек с собой побольше возьми, хорошо? – добавила она, и в ее голове послышались простые, почти домашние и какие-то усталые нотки.

– Возьму, – ответила Нина.

С ума сойти: Руслана разговаривала с ней как с подругой.

– Слушай, – внезапно Яна приблизилась к Нине с лукавой улыбочкой. – А у тебя эфедрин есть?

– Есть, – ответила Нина. – А что?

– Как – что? – захохотала Яна. – Приноси! А у тебя много?

– Не знаю, – Нина растерялась. – Кажется, у матери в аптечке есть пузырек. Тебе сколько нужно?

– Сколько есть – столько и нужно, – веселилась Яна. – Всё приноси!

– У тебя что, насморк?

– Насморк! У меня – насморк! – От хохота Яна схватилась за живот и даже присела, как будто ей захотелось по-маленькому. – Ты че, ваще не врубаешься?

– Нет.

– Тише ты, – Руслана толкнула подругу в бок. – Хватит ржать. Ты ее не слушай, – спокойно добавила она, повернувшись к Нине. – Завтра вечером встретимся у тебя во дворе и вместе посмотрим вещи. Договорились?

– Договорились.

На другой день был выходной, и Нине не нужно было тащиться с утра в школу.

Утреннее небо было ясным, но на улице по-прежнему бушевал ветер. Окошко тихо постанывало от его мягких ударов.

Нина едва дождалась вечера. У нее были занятия с репетитором, она что-то записывала в тетрадь, спрашивала и отвечала, думая о своем.

К вечеру ветер утих.

Руслану и Яну Нина увидела издали: они стояли возле синего автомобиля и курили.

Сидящего за рулем Нина различала смутно.

– Мы здесь! – заорала Яна и засмеялась.

Она махнула рукой и даже подпрыгнула. Она всегда так себя вела.

– Садись. – Руслана кивнула на заднее сиденье. Первой туда шмыгнула Яна. Нина села и захлопнула дверцу.

– Принесла? – тихо спросила Яна.

– Что? – не поняла Нина.

– Что-что, – Яна достала крошечное зеркальце и подкрасила губы. – Эфедру, как договаривались.

– А, это, – Нина сунула руку в карман. – Держи.

– Фи, – скривилось личико Яны. – Одна банка. А обещала много!

– Ничего я не обещала! – возмутилась Нина.

– Ладно, – Яна вздохнула, взяла флакончик и сунула в сумочку – брезентовую, с пряжкой и надписью по-иностранному. Нина многое могла бы отдать за такую сумочку. Может быть, даже палец – только не на руке, а на ноге.

– С меня причитается, – добавила Яна.

– Ты о чем?

– Полкуба – тебе. Флакон-то твой.

– Мне не надо, – ответила Нина.

За рулем сидел парень из их компании.

– Павлик, давай, – сказала Яна.

Павлик повернулся с переднего сидения и протянул Нине спортивную сумку, взрослые парни ходят с такими в секции.

Она видела его и раньше – он встречал Руслану и Яну возле школы. Но теперь что-то поразило ее в этом Павлике.

Он был похож на воспоминание детства.

Нина жила на даче и заблудилась в лесу – слишком далеко ушла от старого бревенчатого дома, построенного еще до войны, спустилась в овраг, потом поднялась на холм – и поселок исчез в столетних липах. По лесу ходил ветер, в небе было пусто. Нина бродила среди деревьев и травы, стараясь вспомнить, с какой стороны пришла, но у нее не получалось. И тут впереди среди чернеющей вечерней зелени блеснул огонек: это были окна их дачи. И Нина пошла на него, на этот крошечный свет, мигающий из ветреной чащи, из шелестящей травы, которая была выше нее.

Она боялась потерять огонек, потому что тогда ей пришлось бы ночевать одной среди леса.

Что-то похожее чувствовала Нина и теперь.

Потому что она знала: Руслана и Яна злые. Их злость не была ребяческой жестокостью, которая со временем бесследно проходит. Не была она и бытовой раздражительностью взрослых. Руслана и Яна были по-настоящему темными. Откуда взялась эта тьма в девушках, которые модно одеваются и выглядят, как золотая молодежь, Нина не понимала. Она сгорала от любопытства и жадно всматривалась в эту дышащую тьму, и тьма ее притягивала, как притягивает воздушная бездна, если наклониться через перила, стоя на балконе десятого этажа.

А Павлик… На дне его красивого лица Нина различала свет и сразу же вся к нему потянулась. В некоторых людях она иногда замечала этот глубокий и теплый свет, очень древний. Когда Нина его видела, в ней просыпался ее собственный свет и тянулся навстречу. А в Руслане и Яне была тьма, тоже очень древняя. Когда Нина ее замечала, в ней просыпалась ее собственная тьма и хотела соединиться с чужой. Когда она смотрела на Павлика, в ней появлялся свет, а когда на Руслану и Яну – тьма. Это было как контрастный душ.

Никто ничего не замечал – ни Руслана, ни Яна, ни Павлик. Даже сама Нина почти ничего не заметила, потому что думала в первую очередь о том, что лежит в спортивной сумке.

Тем временем Руслана порылась в бардачке и включила кассету.

Машину заполнила музыка: дешевая, слащавая, она проникала прямо в сердце.

Под простенькую аранжировку пел ребенок. Музыка лилась свободно, она волновала. И потрясенная Нина слушала так внимательно, что забыла, зачем пришла.

– Что это? – спросила она.

– «Ласковый май», – ответила Яна. – Сирота из детского дома.

Нина сидела, сжав кулаки и уставившись в затылок Павлика. Она боялась, что вот-вот расплачется от печали и нежности.

Детский голос не отпускал, и некоторое время они вместе слушали кассету.

– Тебе вообще чего нужно-то? – спросила Руслана, когда песня кончилась.

– В смысле?

– Какие вещи?

– Всякие, – коротко ответила Нина.

– А деньги?

– Деньги есть.

Яна достала вещи из спортивной сумки. От волнения у Нины зарябило в глазах. Она потянула первую: желтое платье.

– Смотри, – Яна отняла у нее платье и приложила к себе. – Круто, скажи?

– Очень, – ответила Нина.

– Сто рублей.

– Дорого! – не удержалась Нина. – А остальное?

– Платья, юбки летние – по сто, – по-деловому закопошилась Яна. – А вот топики – эти по пятьдесят. Шикарные! Глянь-ка… – Она приложила к себе один – малиновый, расшитый блестками. – Нравится?