Клопы - Александр Шарыпов Страница 34

– Стойте! – подумал я.

И так совпало, что под окнами как раз прошла рота военных строителей:

– Эрез-дева-тери… Эрез-дева-тери…

И затихла. Очнувшись, я увидел, что упустил некую мысль. Фигурально говоря, только ветки качались. Я бросился в погоню и вспомнил про утробное состояние – что нас завораживают эти шаги, потому что мы помним стук сердца матери – и тут же про одну знакомую, которая стучала себя по животу, когда ей было тоскливо и одиноко, потом про подшипники, и понял, что это уже просвет, и пытался возвратиться назад, но увы. Мысль исчезла, остались только примятость травы и окурки, т.е. банальный след, вроде того, что, дескать, есть еще что-то, чего мы не знаем пока.

Потом произошло событие, о котором до сих пор идут разные толки. В начале сентября, чуть ли даже не 1-го числа… Вероятнее всего, было так. Птицы и дети молчали и ходили раскрасневшиеся, одухотворенные и в чем-то белом (еще один аргумент в пользу 1-го). Внезапно хлопнула дверь – и в сторону убывания нумерации побежала голая баба. Да так настойчиво, что проходившие мимо четыре инженера с повязками с трудом ее удержали.

Мы специально оговариваемся: «вероятнее всего», ввиду разных версий. Одни говорили, что дверь распахнулась сама, другие – что это она ее распахнула голыми локтями и коленками. Позднейший вариант: мужик распахнул, ответвление – мужик, насмотревшийся порнографии, распахнул некую дверь, а на него выскочила голая баба. Есть версия, что не совсем голая, а все-таки в сапогах (было довольно грязно), уточнение – в кирзовых, «в больших кирзовых сапогах на босу ногу». Еще одно: что когда мужик распахнул дверь, и на него выскочила голая баба, то он испугался и тоже побежал, и даже договаривались вовсе до того, что бежал-то голый мужик, а ее вовсе не было. Даже возникла песня:

Бежал по полю Афанасий,

7 × 8, 8 × 7,

С большим спидометром в руках

от самосвала и т.д.

При ближайшем рассмотрении, все-таки надо признать, это был женский пол. Как кого, а меня убедил в этом случае разговор детей, случайно подслушанный мною, когда я сидел с банкой у связанных цепью чурбанов, делая зеленого крокодила. Известно, что восприятие их страдает особой непосредственностью. Так вот, я слышал, как один из них крикнул:

– Не было!

А другой крикнул:

– Была!

И тут же стоял третий, засунув руки в карманы. Узнав, о чем они спорят, он огляделся, сплюнул и тихо сказал:

– Не было у нее никакой сикалки.

А также и то, что касается толкотни. Все сходились в одном: что в объятиях инженеров точно была баба. Это же было как «остановись, мгновение», т.е. глядя из окон, как они мучаются и топчутся вокруг, – а один даже упал в лужу, со всего маху, так, что даже слетели очки, – и слушая крики «блядь», вылетавшие оттуда, жильцы улыбались не дыша в предвкушении обсуждений, и это было так долго, что все рассмотрели в подробности, не знаю, как только вытерпели до конца.

Потом мы отыскали прохожего, который проходил в непосредственной близости и видел возню – но он говорил, что все они были голые и мокрые, так как накрапывал дождь. Он даже якобы замедлил движение и спросил, что они делают, и один инженер, с бородой и в очках, ответил:

– Моемся.

И еще один, бывший командированный, во всех распивочных утверждал, что якобы он – единственный свидетель, от которого все и пошло, и умолял со слезами в голосе, что она была не голая, а голубая, «голубая и чистая, как сама невинность», и всем остальным, кто возражал, что никакая не голубая, а именно голая и вся в грязи по самый низ ягодиц, – он говорил, что «это тебе приснилось», и лез драться, но ему говорили, что если он командированный, то пусть сядет и тихо сидит. Нельзя отбрасывать этот отрезанный ломоть, однако и допустить, что приснилось всем сразу… Этого быть не могло.

В довершение мы узнали, что и этот Ромео вдруг ожил. Его стали видеть во многих местах. Это уже вообще ни в какие ворота не лезло. Не может быть, чтоб было так много одинаковых людей. Через квартал, правда, опять повесился, но факт остается фактом. Мы смотрели из мутных окон, и это было, как демонстрация у здания посольства. Все факты склоняли нас к одному: есть нечто, друг, как говорится, Горацио… Да.

Когда Терентий – он дремал, придавленный этой бетонной плитой, этими «Таблицами трансцендентных», когда я вошел к нему, – осоловелыми глазами обведя все вокруг и остановившись на отметке «Нота Бене», стоявшей на полях параграфа «Многочлен Гегенбауэра», высказал мысль, что симпатия, может быть, выше небытия – я не придал значения и отмахнулся. Да он и сам не был уверен и уснул.

Но потом он вламывается ко мне уже совсем взлохмаченный и мокрый, в сапогах и с опавшим листом, и огорошивает меня:

– Бытие, небытие – все это внешняя оболочка! Пузырь! Околоплодовые воды! А главное – кто с кем спит!

Я начал было возражать (вяло), но он перебил меня:

– Любовь… Любовь – всему голова. Все от любви! От любви мы умрем! Но от любви же мы и возникнем. Все остальное – околоплодовые воды. А это… Это, брат ты мой… – говоря это, он ходил взад и вперед, расставив руки и ища слово, в большом возбуждении, так, что даже окно запотело, – не то что рельсы в два ряда! – и вдруг запел: – Вода, вода! Пара-брам па-ра-па-пам…

– Но у нас другое, – начал я.

– Что! – закричал Терентий. – Какое другое? У нас это же… Да, – спохватился он и даже как бы вздрогнул, – я чего пришел… Где твоя знакомая, которая плакала?

– Не знаю, о какой знакомой ты говоришь, – начал я, – но…

– Да брось ты! Я спрашиваю риторически! Где она? По-твоему, в небытии? Как бы не так! Она просто спит. Вот здесь, за перегородкой, спит с Ипатом.

– Как, с…

Я заглянул в трещину – никакой знакомой за перегородкой не было. Вообще через конторских я знал за Терентием слабость, что он, например, всегда брался за шапку и накидывал пальто и чуть ли уже руки не засовывал в рукава, стоило его обдуть проходящей юбкой, или он видел сокращение мышц через эту юбку – будь то даже на совещании у Пиночета, когда секретарша разнесла чай и уходит, – он все порывался уйти с ней, так что даже на укоризненные слова о том, что ситуация сложная и как ее изменить, отвечал, что никак, кроме как изменить может женщина. Поэтому и насчет знакомой я воспринял тогда как гиперболу – а сейчас думаю, что она могла и пригнуться там за столом или брякнуться на пол вдоль раскладушки.

– Я с самого начала подозревал, – говорил Терентий, шагая из угла в угол и тряся пальцем, – что тут что-то не так. Где не сведется баланс – у меня на это чутье! Брат ты мой. – Он стал писать пальцем на запотевшем стекле: – Р – С, – Рождение – Смерть. И все? Но где же тут логика? Что же – никого нет? Как же так? Надо перевернуть: С – Р. Так как мы есть. Все ж таки. Нас не было, да, но вот же мы. Подожди, это не все! Для общности баланса объединяем с первым… Здесь ставим штрих, а вот это следует растянуть: С… С, так как здесь, в середине, присутствует некий процесс… Обозначим его – как? Ну-ка?