Вред любви очевиден - Татьяна Москвина Страница 34

– Костя – мой двоюродный брат из Ярославля, – объясняет Миша, – удивительно играет на гармошке. Но только дома. Талант, не выносящий экспорта.

– Печальный факт для русского человека, – говорит Юра. – Нашего музыканта теперь только заграница и спасает.

– Я для себя играю, – набычился Костя.

– Так все играют для себя. Но надо ведь это себя пищей кормить, правда? Вот Маша – гений, уникум, пять октав в диапазоне, и кому она тут нужна, в стране победившей фанеры? Мы с Машей удавились бы от счастья, если бы получили такой контракт, как Ольга.

– Ольга – дочь моя, третий сезон поёт в Берлине, в Немецкой опере, – пояснила Ирина Леонидовна Лене и Даше.

Миша с трудом проглотил Юрино «Мы с Машей», но уж известие, что Маша с удовольствием уедет, стало в горле комом. Кстати, полная молодая дама Катя заметила – между Машей и Мишей что-то происходит. Смещаются воздушные и энергетические потоки. Она внимательно смотрит то на одного, то на другую.

Мотя и Даша осматривают квартиру – просторную ванную, Мотину комнату с компьютером и спортивными снарядами.

– Много комнат, – грустно говорит Даша. – А у нас всего одна. Ты богатый, а я бедная. Тебе надо на мне жениться.

– Я подумаю, – серьёзно отвечает Мотя. – Ты красивая и умная. Если вырастешь и будешь доброй, я женюсь, точно.

– Такого не бывает, – говорит Даша. – Это только папа умеет. Я вырасту и буду злая.

Мотя смеётся. – Давай побьём грушу? Это настоящая боксёрская. Я тебе перчатки дам.

За столом разливают шампанское. – С новосельем, Ирина Леонидовна! Поздравляем! Дети вернутся – а на Родине всё в порядке, тыл обеспечен!

Дети бьют грушу.

– Вот ты говоришь, много комнат. А зато у меня родители за границей, считай, что их нет. А у тебя и папа, и мама, и дядя. Комната одна, зато родителей много. Значит, если мы умножаем комнаты на родителей и делим на возраст, то ты не хуже меня. Двое родителей на одну комнату – два, делить на… сколько тебе? – на пять. Получается ноль целых, четыре десятых. А у меня пять комнат умножить на одну бабушку и делить на двенадцать. Тоже ноль четыре примерно.

Даша смотрит на Мотю с восторгом и печалью.

– Ты тоже умный. Нельзя нам жениться. Умные вместе не живут.

Внизу Ирина Леонидовна просит Машу спеть. Маша соглашается легко, хотя её Юра и бурчит: «Надо бы голос поберечь».

– Будет у тебя свой голос – вот и береги его.

Шепчутся с Альбертом Сергеевичем, и Маша поёт «На Муромской дорожке».

Костя закоченел от восхищения. Ближе к концу песни Миша встаёт и выходит. Запирается в уборной, пускает воду и смотрит на своё лицо. «Ну, вот и всё, – думает Миша. – Когда-нибудь это должно было случиться. Пришла беда – отворяй ворота».

Лена вышла посмотреть, что там Миша, стучится.

– Миша, всё хорошо?

– Да. – Отвечает Миша, преодолевая рвотные спазмы.

Миша прошёл не в гостиную, а в столовую, где нет людей. Сел на подоконник. К нему явился засланный Леной Костян.

– А, ты тут. А там она пела, – сказал Костян.

Она быстрыми, лёгкими шагами вошла в столовую с двумя бокалами шампанского.

– Вам совсем не понравилось, как я пою?

– Понравилось до того, что бедное моё тело взбунтовалось от восторга и потянуло меня вниз, заземлиться.

Костян от греха подальше сразу сел на пол.

– Хотите шампанского?

– Спасибо, я за рулём. А, ладно, глоточек можно.

Маша тоже присела на подоконник. Посмотрели друг на друга, засмеялись.

– Миша, а что вы делаете с Мотей? Как вы его это самое… воспитываете?

– А вот так, как идеальный папа-мама. Встречаю из школы, уроки делаем, разговариваем, я даю всякие задания. Гуляем по городу. На бокс вожу. У меня вообще-то педагогическое образование.

– Так ведь можно пойти работать в какую-нибудь гимназию, в колледж…

– Вы знаете, а я вот предпочитаю мучить одного человека.

Маша улыбнулась. – Конечно, это легче и, наверное, платят больше, чем в школе.

– Да, мне деньги нужны. Мы снимаем квартиру, Лена пока не работает. В общем, жизнь пчёл трудовых. Ничего интересного. Днём с Мотей, вечером через день я в охране работаю, в одном кафе. По ночам разве свободен – пишу, знаете, что-то вроде романа.

– Про любовь?

– Про любовь тоже. Такая хорошая может быть штука. Приключенческий роман – вот для таких парней, как Мотя.

– Приключенческий? Про пиратов?

– Почему – про пиратов?

– Вы на пирата похожи.

– Костян, скажи – клевета? Не похож я на пирата.

Косте уже давно не нравится происходящее. Он убирается из столовой чуть ли не на карачках.

– Побежал, доносчик. Сейчас сам полководец явится.

Маша поняла, хохотнула.

– Меня никакие жёны не любят. У них сразу такие лица… «Что, гадюка, пришла за нашими мужчинами? Не отдадим!» Господи, думаешь, да кому ваши куркули нужны? Ой, я это не про вас.

– Конечно, не про меня. Я вам понравился.

Появилась не Лена, а Юра. Он и сам понимает, что текст «А что это вы тут… разговариваете?» идиотский, но что делать.

– Да, Юрочка, мы тут разговариваем. Я вот тут говорю Мише, что наши мужчины боятся сильных женщин и женятся как правило на мышах. Ну такие есть женские мышки, в телескоп не видно. Так и портится русская порода. От мышей что может родиться? Мышата.

– А я возражаю, – поддержал интересный разговор Миша. – Порода портится, когда девчонки без любви, без желания выходят за уродов с кошельком. Или спят с кем попало от нечего делать.

– А ты, Юрочка, как думаешь?

Они сидят на подоконнике рядышком, спокойные, облитые вечерним солнцем.

– Там просят, чтобы ты спела, – нашёлся Юра.

– Ладно, спою, только без слов. Миша, вам нравится, когда без слов?

– Если вы, то всё равно.

Мотя прибежал к гостям – схватить вкусного для себя и Даши.

– Вы что там делаете, Мотя? – спрашивает Ирина Леонидовна.

– Кино смотрим, – отвечает весёлый Мотя.

И тут Лена не выдерживает.

– Можно, я… посмотрю, как Даша?

– Господи, конечно, зачем вы спрашиваете, – говорит Ирина Леонидовна, соображая, как зовут жену Миши, – тщетно.

Лена, прихватив Костяна, который от смущения уже выпил несколько бокалов шампанского подряд, идёт наверх.

Маша поёт сложный вокализ, без аккомпанемента. Это вообще уже что-то космическое. Так, наверное, воют забытые кометы, так беснуется лава, скрытая в недрах земли.