Отель на перекрестке радости и горечи - Джейми Форд Страница 34

— Я ее нашел, это главное…

— Найти-то нашел, но слушать нельзя. Плюс она ничего не стоит, коллекционной ценности не представляет.

Генри глянул на часы: когда же вернется Саманта?

— Цену определяет только рынок, но рынок не определит ее никогда, потому что я бы ни за что ее не продал, будь она хоть новенькая. Я мечтал ее найти много лет. Десятки лет. И наконец нашел. Уж лучше найти разбитую, чем потерять навсегда.

Марти неуверенно улыбнулся.

— «Но лучше потерять любовь…»

— «…чем жить, любви не зная», — закончил Генри. — Согласен, близко к тому.

Генри и Марти в тот день перерыли все чемоданы и коробки рядом с той, где нашлись альбомы и старая пластинка, но ни один чемодан не был помечен. Генри попалось несколько оторванных бирок с именами, в их числе бирка «Окабэ» поверх кипы журналов. Веревочки с бирок, видимо, давно похитила мышь или крыса. В ближайших коробках оказались в основном кисти и краски. Скорее всего, они принадлежали Кейко или ее матери. Завтра или через день он продолжит поиски. А на сегодня достаточно.

— Так что за коробку мы везем? — Марти указал на деревянный ящичек с альбомами на заднем сиденье «хонды-аккорд».

Миссис Пэттисон разрешила Генри взять на время альбомы и рисунки, когда он показал портрет со своим именем, только попросила вернуть, чтобы их занесли в каталог, а историк сфотографировал. Старая виниловая пластинка Оскара Холдена тоже очутилась в коробке, незаметно для всех, — она же разбита, и цена ей грош, так? И все же Генри мучила совесть, несмотря на уверения Марти, что правила иногда стоит нарушать.

— Это альбомы моего лучшего друга, военной поры.

— Друга-японца? — сказал Марти почти утвердительно.

Генри кивнул, перехватив понимающий взгляд сына. Но грусть, мелькнувшая в глазах Марти, осталась ему непонятна.

— Яй-Яй, наверное, был вне себя, когда узнал?

Генри всегда восхищало умение Марти жить сразу в двух мирах — в мире китайских традиций и в современной Америке. Быть не просто современным, а передовым. Марти вел компьютерный журнал химического факультета — и до сих пор величал деда традиционным почетным титулом, Яй-Яй (а бабушку — Инь-Инь). Но опять же, бабушка, отправляя Марти письма в колледж, всегда писала: «Господину Мартину Ли»; формальности соблюдали оба.

— Твой дедушка был тогда занят, вел войну на двух фронтах — здесь, в Америке, и в Китае.

Ах да, ведь сын не знал и половины всего!

— Кем же был твой друг? Где вы познакомились?

— Не он, а она. Девочка. Звали ее Кейко. Нас было всего двое цветных ребят в частной школе для белых, вот мы и подружились. Родители стремились вырастить из нас американцев — и чем быстрей, тем лучше.

Генри улыбнулся про себя, глядя, как сын встрепенулся.

— Давай разберемся. Ты дружил с девочкой-японкой — во времена дедушкиной домашней культурной революции? То есть… — Марти был явно озадачен, если не потрясен признанием отца. — Ты был… влюблен в нее? Понимаю, это не так просто обсуждать с сыном, но я должен знать. Ведь родители уже тогда подыскали тебе невесту… мне так казалось по рассказам о вашем с мамой знакомстве.

Генри окинул взглядом Саут-Кинг. По бульвару прогуливалась самая разношерстная публика — люди всех слоев общества, всех цветов кожи. Китайцы и японцы, лаосцы, корейцы и, конечно, множество белых. А также всевозможные «хапа» — так называют на тихоокеанских островах полукровок. Людей, в ком всего понемногу.

— Мы были совсем детьми. И за девушками тогда ухаживали не так, как нынче.

— Значит, она была… больше чем друг…

Генри молчал. Он не знал, как объяснить сыну подоходчивей. Тем более после знакомства с Самантой. В дни его юности принято было знакомиться с родителями девушки, а уж потом ухаживать. Да и само ухаживание было куда официальнее…

— Мама знала?

Генри ощутил, как где-то внутри потянуло холодом, — пустота, возникшая с уходом Этель, теперь была всегда с ним.

— Немного. Но после того, как мы с твоей мамой поженились, я не оглядывался назад.

— Отец, ты не перестаешь меня удивлять. Да не просто удивлять — я на тебя смотрю другими глазами. Я просто потрясен. Все эти поиски пластинки… Может, дело не в пластинке, ты искал что-то на память о твоей Кейко?

Генри смутился от двух последних слов. Но ведь Марти прав, разве нет? Слишком много в свое время Кейко значила для него.

— Началось с пластинки, я всегда мечтал ее найти, — заговорил Генри, не вполне веря собственным словам. — Мечтал подарить кому-нибудь. Давно потерянному брату. Я смутно помнил, что ее вещи хранились там, но был уверен, что их давно забрали. Даже не думал найти их здесь, под самым носом. Год за годом ходил мимо отеля и знать не знал. И вдруг эти вещи, словно возникшие из небытия… тот самый бамбуковый зонт… Я не представлял, к чему приведут мои поиски. Но рад, что мы нашли альбомы Кейко.

— Постой, — прервал его Марти, — во-первых, ты единственный ребенок, так какой еще потерянный брат? А во-вторых, ты же сказал, что никогда не расстался бы с пластинкой.

— Да, не расстался бы за деньги, но подарить — это совсем другое. Подарить, тем более старому другу…

— А вот и я. — К ним подошла Саманта, нагруженная покупками.

Генри и Марти забрали у нее пакеты.

— Вечером вас ждет сюрприз — мой фирменный краб с бобами. — Саманта достала из одного пакета солидный сверток, судя по размерам, там был целый калифорнийский краб. — А еще чой сум [15]с пряным устричным соусом.

Два любимых блюда Генри. Он был голоден — и приятно удивлен.

— Я даже купила мороженое с зеленым чаем на десерт.

Марти состроил вежливую мину. Генри улыбнулся, радуясь, что у него такая внимательная, заботливая будущая невестка, и неважно, что мороженое с зеленым чаем — японское блюдо. Он давно усвоил: не на совершенстве строится семейное счастье.