Последний самурай - Хелен Девитт Страница 34

Мальчик пошел в хижину. Ямамото пошел за ним. Внутри стояли семь барабанов, но пять уже подъели термиты, а шестой почти весь расползся, и только один был целый. Мальчик вынес его на берег озера. Сделан был этот барабан из ствола какой-то твердой древесины, хотя Ямамото встречал в окрестностях только спутанный кустарник.

Мальчик прислонил барабан к подпорке и, когда наступил вечер, легонько застучал палочкой. Когда солнце доползло до горизонта, мальчик восемь раз ударил громче, а потом, когда солнце нырнуло за горизонт, ударил по барабану изо всех сил. Он опустил палочку и подождал, но звук не вернулся. Мальчик снова ударил, и звук снова умер над водою и не вернулся. Потом мальчик ударил в третий раз, так сильно, что барабан задрожал и затрясся, но звук не вернулся, и мальчик уронил палочку в песок.

Нет, сказал мальчик, он не вернется, некуда больше возвращаться…

А потом сказал, что надо вскрыть барабан, он спрячется внутри, а Ямамото заберет барабан с собой.

Ямамото сказал, что это глупость несусветная, мальчик скорее спасется, если…

Но он не смог придумать, как еще спасти мальчика.

Мальчику было 16 — в 16 Ямамото впервые играл в Карнеги-холле. Ладно, сказал Ямамото, рискнем.

Мальчик снял с барабана крышку и залез внутрь, а Ямамото приладил ее обратно. Потом на велосипеде поехал в соседнюю деревню и сказал, что ему нужен транспорт до Нджамены. В конце концов раздобыли грузовичок под барабан и приехали в деревню. Барабан стоял на берегу. Внутри сидел мальчик. Владелец грузовичка погрузил барабан, и они уехали.

В пятидесяти милях по дороге грузовичок остановили солдаты. Велели шоферу выгрузить барабан и спросили, что внутри. Ничего, сказал Ямамото, просто барабан, везу домой в Японию. Ладно, тогда сыграй нам, сказал один солдат, и Ямамото легонько стукнул по барабану палочкой.

Солдат содрал с барабана крышку, но Ямамото с мальчиком приладили под ней другую, как будто барабан внутри цельный.

Ямамото сказал: Видите, там ничего нет.

Солдат поднял автомат, прицелился в барабан и выстрелил. Раздался крик, потом всхлип, а потом солдаты принялись расстреливать барабан, и во все стороны летели щепки, и на землю сочилась кровь, а потом им надоело стрелять, и наступила тишина.

Солдат сказал: Да, там ничего нет.

Ямамото решил, что теперь его черед. Солдат размахнулся и прикладом ударил Ямамото по голове. Ямамото упал. Впоследствии рассказывал, что сначала не испугался, поскольку решил, что сейчас умрет. Но затем понял, что на земле возле его рук стоят солдатские сапоги. Он подумал, что сейчас ему изуродуют руки, и от ужаса окаменел. Все трое солдат попинали его под ребра, и он отключился.

Когда очнулся, солдаты и грузовик исчезли. Остался только изрешеченный пулями барабан, и земля вокруг пропиталась кровью. Документы и деньги Ямамото исчезли. Руки остались целы.

Он проверил, мертв ли мальчик, — мальчик был мертв. Закопать его было нечем, и Ямамото пошел прочь. Без воды и еды он шел двое суток. Дважды мимо проезжали грузовики — и не останавливались. Потом один остановился, и много-много позже Ямамото вернулся в Париж.

Ему готовы были сочувствовать, но он всех отталкивал, говорил Очевидно что моя поездка не принесла ожидаемых результатов но есть и плюсы я вовремя вернулся и сыграл Éclat / Multiples Булеза.

Или его спрашивали трудно ли забыть, а Ямамото отвечал Ну, когда я вернулся Клод сказал я зря ездил мол дались тебе эти барабаны барабаны вообще ни к чему послушай Mode de valeurs d’intensites Мессиана [72]…

…и я, вернувшись, первым делом послушал Мессиана, а он о том — ну, по сути, он об умирающем звуке. Такое у него фортепиано — умирающий звук. Молоточек стукает по струне и отпрыгивает, и струна вибрирует, потом замирает, и можно дать ей замереть, можно продлить вибрацию педалью, а еще — и вот это уже интереснее — другие струны вибрируют с ней сообща на определенных частотах + можно дать им вибрировать, можно жать на педаль тут и там, и звук умирает…

Или его спрашивали А вы еще поедете в Африку

а он отвечал Я бы хотел когда-нибудь туда вернуться, а то с музыкальной точки зрения моя предыдущая поездка не принесла чаемых плодов.

«СТ»: И каким образом все это привело к Уигмор-холлу и вашему, как утверждается, фиаско?

Ямамото: Ну, мой агент договорился про зал сильно заранее. А я тогда считал, что музыка — не звук, но восприятие звука, а это в некотором смысле означает, что, дабы воспринять музыку как есть, надо еще представлять себе, чем она могла бы стать, но не стала, в том числе звуками другого плана и тишиной.

«СТ»: А Уигмор-холл?

Ямамото: Иными словами, возьмем, к примеру, короткую фразу на фортепиано, она звучит неким образом, если вы только что слышали большой барабан, и иначе, если вы слышали гуиро, и иначе, если вы слышали эту фразу на другом каком-нибудь инструменте, и еще иначе, если вы только что вообще ничего не слышали, — есть много способов услышать один и тот же звук. А потом, если заниматься, слышишь фразу иначе с каждым повтором, можно сыграть ее двадцатью, тридцатью разными способами, и всякий раз суть ее зависит от всего, чем она…

«СТ»: Отчасти похоже на Гульда — он ведь бросил концертировать, потому что в студии музыка получается лучше.

Ямамото: Да нет, Гульд играл по девять-десять раз, и, наверное, всякий раз выходило идеально, но иначе, а потом техника позволяла скомпоновать одну версию, которая сочетала бы несколько сыгранных, то есть множественность, и возможность фиаско, и восприятие разных решений — это все для музыканта, а слушателю достается что-то одно. На мой взгляд, не важно, где они это одно получат, в концертном зале или в записи, но в записи можно еще поиграться с настройками аудиосистемы.

«СТ»: А Уигмор-холл?

Ямамото заговорил о концепции фрагмента, сказал, что, к примеру, когда работаешь над произведением, можешь увести фрагмент в одном направлении, скажем сокращаешь и сокращаешь его, и он почти исчезает + этот почти исчезнувший фрагмент бесконечно прекрасен, но ты понимаешь, что со следующим фрагментом он сочетается только через грубый и глупый переход, какое-нибудь дурацкое шумное крещендо, которое сюда никаким боком, или, скажем, резко, что сюда тоже никаким боком, или даже переход удается, но все равно ты хочешь, чтобы следующий фрагмент был жесткий и яркий, а такого минимализма перед ним тебе не надо. Все знают, что есть неоконченные произведения неоконченная симфония Шуберта «Реквием» Моцарта Десятая Малера «Моисей и Аарон» + не окончены они по дурацкой причине, композитор не приделал к ним конец, но, если работаешь над фрагментом + получается бесконечно прекрасная версия, которую некуда девать, в итоге получаешь просто фрагмент, который в законченную работу не войдет. Поняв это, понимаешь, что возможны десятки фрагментов, которые не войдут в законченную работу, и что постижение этих фрагментов как таковых и сделало возможным подлинное представление о цельности работы, — и, естественно, хочешь, чтобы слушатели тоже это поняли, потому что иначе