Голоса на ветру - Гроздана Олуич Страница 33

Мертвый Петр оказался бы среди теней, которые сопровождали его повсюду. Живой нашел бы его, как нашел в свое время в доме для сирот погибших военных в Ясенаке, когда Данило его уже забыл, так же, как забыл потом все детские дома, в которых побывал, потому что все они были похожи друг на друга, похожи были и их обитатели, причем не только одинаковой серой одеждой, коротко остриженными волосами, струпьями и чесоткой, нет, их объединяло что-то гораздо более существенное, что таилось в глубине детских глаз, отличало от других детей и заставляло с первого взгляда узнавать в них «детдомовских».

* * *

Много лет спустя Данило Арацки находил это «что-то» в глазах несчастных обитателей домов престарелых, лагерей для беженцев и перемещенных лиц, психиатрических больниц. И он уже давно не в состоянии назвать это «что-то» каким-то именем, найти общее слово для печали, одиночества, отверженности, если такое слово вообще существует!

* * *

Дом в Ясенаке он запомнил. Обходя все детские дома для сирот, чьи родители погибли во время войны, Петр с помощью добровольцев Красного креста, искавших по лесам, разрушенным городам, подвалам и чердакам детей, оставшихся одних среди общего хаоса, нашел Рыжика в Ясенаке, там же, где не так давно родственник Сары Коэн нашел эту потерявшуюся еврейскую девочку, которая каждой ночью боялась, что если она заснет, крысы отгрызут ей уши.

В детский дом на Ясенаке, на берегу мертвой Тисы, превратившейся в болото, дети попадали босыми, сопливыми и вшивыми, часто не помня, кто они такие и откуда. Рыжик помнил свое имя, помнил, что он из Караново, но что произошло с отцом, матерью, сестрой и близнецами, не знал. Выбралась ли Наталия из подвала особняка Арацких живой, или она туда и не спускалась, подтвердить никто не мог. При расчистке руин Наталию с близнецами не нашли. Ни живую, ни мертвую. Но она иногда приходила в его сны и молчала.

Заикание и рыжие волосы выделяли его среди остальных детей, хотя все они стонали во сне, боялись темноты и голода. Но лишь одному ему сказали, что он «сын врага народа, Стевана Арацкого, которого нашли висящим на иве», то ли в результате исполнения приговора, то ли по своей воле, из-за чего-то, чему так и не найдено доказательств. «Что это было и где он похоронен, никто не знает!» осталось записанным в «Карановской летописи», ходили слухи, тоже неподтвержденные, что, «возможно, его тело было позже брошено в реку…»

В ночных кошмарах Данилы Стеван качался на высокой иве, постоянно, как угроза и предостережение, невзирая на паводки и ветры. Через некоторое время он начал сопровождать его вместе с Лукой Арацким, Ветой, Наталией и толпой предков, имен которых он не помнил.

* * *

Ничего нет в нас такого, что могло бы оправдать существование рая. А самое большее, что можно было сделать для человека, было то, что дана ему мечта о рае.

Иво Андрич

Тайна отцовской смерти мучила его меньше, чем исчезновение брата. Он никогда не переставал надеяться. Особенно по вечерам, когда на берегу болота горел костер, а сидевшая вокруг оборванная и вшивая детвора пела: «На земле рай нас ждет». Данило крепко верил, что в этом новом, социалистическом раю «расцветут красные цветы», и ему казалось, что он слышит шаги пропавшего брата, различает в сумерках его силуэт.

Он громко, стараясь изо всех сил, повторял слова песни, а вокруг разлетались яркие искры костра, над черной водой, ослепляя его, падали звезды, так что он не мог разглядеть, действительно ли там, по другую сторону воды, пролетают феи, о которых рассказывала им смешливая детдомовская повариха, по воле судьбы попавшая сюда из какого-то словацкого села. Помнила она и легенду о голой белокожей дочери графа, которая скачет по острову на вороном коне, давая, таким образом, пищу для снов и Данилы Арацкого, и других мальчишек из Ясенака, где из них воспитывали настоящих людей, новых людей нового общества, в котором воцарятся равенство и товарищеский дух. Поэтому было совершенно не важно, как кого зовут, кто какой веры и национальности. Раз Бога нет, то значит безразлично, кто какой веры? Получается тогда, что нет и дьявола, и ангелов, проносится в голове у Данилы, и это входит в противоречие с утверждением его деда Луки Арацкого, что каждый человек рождается с ангелом на левом и дьяволом на правом плече. А око Божие видит все, и милость Его велика.

– Ты уверен? – отводила его в сторону, чтобы спросить, светловолосая еврейская девочка Сара Коэн, с сомнением покачивая головой, в то время как в ее разноцветных глазах росло недоверие.

Попавшая сюда из какого-то другого детского дома, Сара, хоть и была самой младшей, знала, как ее зовут, кто были ее родители, знала и то, что их больше нет, так же как нет и брата Элеазара, потому что в подвале, где они прятались, крысы съели ему уши и пальцы ног, и после этого она его больше никогда не видела.

Родителей она тоже больше не видела, их увезли в Ясеновац [12], оттуда никто не вернулся. Нет больше и маминого отца, которого так же, как и Сариного братишку, звали Элеазаром, он коллекционировал часы. На тиканье его часов крысы сбегались как на приманку, и она боялась, как бы они и ей не отгрызли уши и пальчики на руках. Те, что на ногах, были защищены белыми лакированными туфельками, но девочка все равно боялась засыпать, потому что крысы ночью не спят. Их красные глаза следят за каждым ее движением. Поэтому они и по сей день плохо спала, а когда засыпала, то вскоре с криком просыпалась.

Напрасно Рыжик уверял ее, что война закончилась, оставшиеся в живых истребят крыс, ее родители вернутся, и будет не важно, спят крысы по ночам или не спят.

– Такого никогда не будет! – скулила девочка. – Некоторые крысы выживут, некоторые всегда выживают…

Маленького роста и худенькая, веснушчатая, светловолосая, Сара постоянно твердила, что крысы ночью не спят, и повсюду следовала за Даниилом как тень, а когда в спальне гасили свет, начинала поскуливать, не зная, что Рыжика это больно ранит.

– Это потому, что ты влюблен в Сару Коэн, и она в тебя тоже влюблена… – задирал его Арон Леви, единственный мальчик-еврей в Ясенаке, единственный товарищ Данилы. Был ли он родственником Сары Коэн? Данило этого не знал. «Влюблен? Что значит, быть влюбленным? Видимо, ничего особенного, – размышлял Рыжик. – Вета была влюблена в Бошко, товарища Петра, а потом его забыла».

Сердце Рыжика заколотилось, когда однажды Сара Коэн тайком забралась к нему в кровать. Она положила ему под подушку камешек, чтобы он помнил о ней, если вдруг за ней кто-нибудь приедет и они расстанутся.

Так оно и получилось. Когда начали ходить поезда, откуда-то из другой страны приехал высокий худой мужчина, он посмотрел на номер, вытатуированный на руке Сары, сверился со списком Красного Креста, сказал, что он ее дядя и увез ее из Ясенака.