Тонкая нить - Наталья Арбузова Страница 33

Воистину, возвращенье наше в Сулу было подобно старинной русской игре «Гусёк». Вроде бы твоя фишка почти уж достигла выигрышного поля – царевниного терема. Ан глядь, с новым броском кости попала на несчастливую клетку и вновь отброшена далеко назад в тридевятое царство – поди туда не знаю куда, принеси то не знаю что. Я вспоминала страшного колдуна гоголевского, который, гоня коня в Канев, попал в Шумск, а поворотив к Киеву, увидел через день Галич. Мне стало казаться, что не испить нам светлой сульской воды, уже бо Сула не течет серебряными струями ко граду Переяславлю. Часы наши опять соскочили на другое время, и вот уж я в лаптях-скороходах хожу по Сибири за старцем Федором Кузьмичом. Он хоть и бит кнутом за беспаспортное бродяжничество, однако поразительно похож на государя императора Александра I. А до тайного ухода Льва Николаича Толстого из дому еще ох как далёко. Бричка неотступно следует за мной, подобно обозу, посланному генералом Раевским в Сибирь вослед его исступленной дочери.

Одно время я на беду потеряла загадочного странника из виду, проходя мимо кемеровских лагерей и нежданно получив свидание с отцом моим. Даренный Гоголем карманный черт отвел глаза охраннику, пока отец передавал мне альбом со своими карандашными лагерными рисунками. Но той порой таинственный старец исчез из глаз моих. Поток-богатырь, распрямляя на привале плечи, утешал меня: «Оставь попеченье, пускай себе ходит. Если уж землю нашу в рабском виде царь небесный исходил благословляя, то и земному царю в том же виде исходить ее не грех».

Видели мы, как повезли из Тобольска в зловещий Екатеринбург после неосуществленной попытки освобожденья отрекшегося государя императора Николая II. Наивная государыня взглянула на дом Григория Распутина и говорит ангельским голосом: «Вот дом друга нашего». Темная Гришкина родня глядела в окошки. Поток-богатырь вздохнул: «Пока вроде бы неладно было для России имя Григорий. То Гришка Отрепьев, анафема, то, хрен редьки не слаще, Гришка Распутин на нашу шею навязался». Я попыталась возразить другу своему богатырю, что Григорий Явлинский в эту строку не пишется, но он такого имени пока еще не слыхал.

Советские лагеря всех времен попадались нам по дороге всюду плотно. Постепенно мысль об узниках их вытеснила из головы моей беспокойство о венценосце, искупающем грех молчаливого пособничества в отцеубийстве. И пошла я, как, прости Господи, Богородица по мукам. Тут, пожалуй, впервые Гоголь взял на себя молчаливо обещанную роль Вергилия, если, конечно, можно почесть меня за Данта. Он вышел из брички, снова натянув себе римский нос. Вместо общеизвестного пальто с пелериной явилась на нем римская тога, на голове же третий по счету венец, на сей раз не чугунный, а настоящий, из жесткого, аппетитно пахнущего лавра. Он на время отступил от обета молчания, который дал, как мне думается, когда получал краткую увольнительную с того света.

И закружились в гулаговском аду вокруг нас скорбные тени, а вергилий мой вычитывал мне заслуги их и их предков перед человечеством, что привели их в узилище. Благородные потомки во многих поколениях послуживших России родов. Истинно верующие священники, не пожелавшие доносить на паству свою, нарушая тайну исповеди, и не проповедовавшие по шпаргалке властей. Трудолюбивые крестьяне-одиночки, возделавшие виноградник свой столь хорошо, что на землю и скот их позарилось коллективное хозяйство. Честные солдаты, что, собрав последние силы, прорывались к своим из окруженья и препровождены были не похлебавши из котелка в СМЕРШ. Мужественные офицеры, не поспешившие пустить себе пулю в лоб в безвыходном котле, но до конца наставлявшие солдат, как выжить и дойти до своих. Талантливые люди всех профессий, возбудившие зависть бездарных коллег и подвергшиеся более-менее грамотному доносу этих последних. Все благое, честное, сильное, трудолюбивое, одаренное рыло землю, валило лес и кормило рабским трудом государство с вымышленным строем. И все это было подано с гарниром из уголовных отбросов.