sВОбоДА - Юрий Козлов Страница 33

«Часа, когда вы сможете принять правильное решение по… организации работы своего секретариата, — Вергильев развел руками, покачал головой, давая шефу понять, что прослушки скорее всего нет. Обычно в кабинетах, в отличие от комнат отдыха, ее устанавливали не сразу, а понаблюдав за человеком через скрытую видеокамеру, определив точки, где тот ведет, понизив голос, доверительные беседы с посетителями, наивно полагая, что именно здесь-то их услышать невозможно. — В жизни любого политика наступает этот час, его нельзя пропустить».

«Шансов нет, но свой час пропустить нельзя. Как же так?» — спросил шеф, никак не отреагировав на жестикуляцию Вергильева. Эти вещи он знал лучше его.

«В политике и в жизни только так, — ответил Вергильев, — большинство людей — члены двух партий — „шанса, которого нет“ и „часа, который никогда не наступит“».

«И в какой из них ты?» — поинтересовался шеф.

«В обеих, — вздохнул Вергильев, — поэтому… считайте меня коммунистом, в смысле беспартийным».

«Шанса нет, — задумчиво обвел взглядом пустые стены кабинета шеф, — а час никогда не наступит… Зато есть два больших кабинета — в Доме правительства и в Кремле. Разве плохая компенсация?»

«Вам решать», — пожал плечами Вергильев.

От прежнего хозяина кабинета в Доме правительства в книжном шкафу остались тома богато — с золотым теснением — изданного «Федерального сборника». Вергильев повидал немало начальственных кабинетов, сам был не последним человеком в коридорах власти, и везде его преследовал неизвестно кем издающийся и неизвестно по какому принципу составляющийся «Федеральный сборник». Возможно, он издавался именно для заполнения книжных полок в кабинетах руководителей, но скорее всего — карманов издателей. До Вергильева доходили слухи о том, сколько стоит поместить в сборнике авторскую статью с фотографией вослед слепленной из ранее опубликованных выступлений статьи президента или премьер-министра. Вытащив наугад один из томов с золотым обрезом, он обнаружил на почетном — третьем — месте статью генерального директора махачкалинского электролампового завода — под неожиданно модернистским, если не сказать футуристическим, заголовком: «Светить всегда. Хадж — дело государственное».

На огромном, как ледяная арена, рабочем столе прежний хозяин (видимо в назидание) оставил шефу и подарочное издание Конституции Российской Федерации.

«А где Библия?» — поинтересовался шеф, тревожно взвешивая на руке тяжелую, как сказочный, вместивший в себя притяжение Земли узелок Святогора, Конституцию.

С некоторых пор он относился к Основному Закону крайне серьезно, проверяя аутентичность каждого попавшего в его руки экземпляра.

В бытность депутатом Думы шеф активно пользовался Конституцией, обнаруженной то ли в шкафу, то ли в ящике письменного стола — зачитывал с трибуны цитаты, цитировал по памяти на встречах с избирателями целые статьи. Но после очередного его пламенного выступления в Конституционном Суде вдруг выяснилось, что это не настоящая, а какая-то «альтернативная» Конституция, разработанная неведомыми «народными правоведами», однако изданная под бордовой с золотыми буквами обложкой, с государственными символами на глянцевой бумаге. Что и ввело в заблуждение шефа, в те времена молодого политика, и мысли не допускавшего, что можно так вольно обходиться с Основным законом государства. Самое удивительное, что и выступление в Конституционном Суде сошло бы ему с рук, если бы на заседание не явился один из этих самых «народных правоведов», публично (от микрофона) поблагодаривший шефа за то, что тот руководствуется в работе именно «народной», то есть истинной, а не общепринятой, то есть «олигархической» Конституцией.

Ну да, подумал Вергильев, Библия тоже может оказаться модернизированной, какой-нибудь баптистской или адвентистской.

«Россия — светское многоконфессиональное полиэтническое государство, — объяснил он. — Рядом с Библией тогда надо держать Коран, Талмуд, буддийские тексты, наверное, еще что-то. Слишком большая нагрузка на чиновничий разум. Второй кабинет в Кремле, конечно, хорошо, — продолжил он не закрытую шефом тему. — Это доступ к главному телу, точнее, легенда о доступе к нему. Какое-то время она будет служить для ваших врагов сдерживающим фактором. Но чем опасна в России политика? Тем, что каждый, кто занимает сколько-нибудь видное место во власти, воспринимается Телом, как потенциальный претендент на высший пост. Поэтому Тело никому не верит, всех держит под присмотром, и если кто высовывается — бьет по башке. Не имеет ни малейшего значения, что и как вы делаете. Имеет значение только то, как докладывают Телу. Если у вас нет возможности влиять на то, как докладывают, контролировать процесс, будут докладывать так, как, в лучшем случае, хочет слышать Тело, в худшем — как хотят ваши враги. Так что отставка — всего лишь дело времени. Кабинет в Кремле, конечно, здорово, но он не в помощь, а для присмотра. Так сказать, предбанник отставки».

«Ты можешь говорить мне что угодно, но только не объяснять, что я должен контролировать, и чем опасна в России политика! — вдруг разозлился шеф. — Я же не объясняю тебе, какими ножницами делать вырезки из газет, которые ты мне таскаешь!»

Легко коснувшись пальцами пульта с клавишами: «Президент», «Председатель Правительства», «Председатель Совета Федерации», «Министр внутренних дел» и далее по нисходящей, шеф кивнул в сторону литого стеклянного столика и двух кресел возле огромного окна.

За окном бесновалась метель.

Водяная прозрачность столика освобождала его, как жену Цезаря, от подозрений, чего нельзя было сказать о кожаных разлапистых креслах, определенно затаивших черные, как они сами, намерения. Внутри этих кресел могла легко укрыться целая акустическая лаборатория.

К вечеру метель усилилась.

Свет фонарей тонул в снегу, как желтый мармелад в нервно взбиваемых расстроенной хозяйкой сливках. Красные стоп-сигналы машин прерывисто тянулись сквозь снежный ветер подобно ущербным генам в измочаленной, со многими выбоинами цепочке ДНК униженного и оскорбленного народа. Реклама PHILLIPS начала моргать, теряя фрагменты букв, из чего Вергильев сделал вывод, что и у великого восточного соседа не все гладко. Похоже, злокозненное ЦРУ запустило в него некий убийственный вирус.

«Куда ехать в такую погоду? — с неожиданной тоской проговорил шеф, прижавшись лбом к окну. — Я тебя не держу», — повернулся к Вергильеву.

Шеф никого не посвящал в проблемы своей личной жизни. Но они были, если в день ошеломившего всю страну карьерного взлета стандартная февральская метель не позволяла ему ехать ни в свою городскую квартиру, ни на государственную дачу.

Вообще никуда.

Радость шефа по случаю нового назначения представала «вещью в себе», потому что не с кем было ее разделить. Вергильев подумал, что выступает сейчас в роли швейцара-«папаши», которого вышедший из ресторана господин в бобрах вдруг одаривает серебряным рублем.

Вергильев несколько раз видел жену шефа на приемах, праздничных концертах, премьерах в театрах. Она никогда не досиживала до конца. Бывшая чемпионка Европы по прыжкам в воду с трамплина, она ходила, как летела с высоты в воду, стремительно рассекая воздух. Гибкая, как бьющая из шланга струя воды, жена шефа напоминала русалку. Только не сказочно-былинную — грудастую, длинноволосую с могучей задницей, переходящей в чешуйчатый хвост, а нового типа — легкую и быструю, как корюшка, с айпадом в руке и наушником в ухе.