Линия красоты - Алан Холлингхерст Страница 33

Он чувствовал, что хочет поразить Лео рассказом о жизни в Кенсингтон-Парк-Гарденс и в то же время готов от этой жизни отречься, хотя бы на словах.

— Боюсь, будет очень скучно. Меня тоже пригласили — для ровного счета.

— А-а, — с сомнением протянул Лео.

— Придет толпа кошмарных стариканов-тори, — добавил Ник, стараясь подделаться под речь и взгляды своего друга.

— И бабка будет?

— Наверняка, — ответил Ник.

— Стерва старая, — пробормотал Лео, болезненно напомнив Нику ту унизительную встречу с леди Партридж у подъезда. — Ты бы меня пригласил, мы бы с ней продолжили светскую беседу.

Уже несколько раз с того первого свидания Ник спрашивал себя, не пригласить ли Лео к Федденам, так и этак обдумывал эту мысль и в конце концов ее отметал.

— Послушай, — сказал он, — я постараюсь как-нибудь отсюда выбраться.

И ему показалось, что упрямство Кэтрин и тринадцать стульев за столом — это неспроста, что какие-то природные силы, может быть, сама логика любви толкает его прочь из дома, в объятия Лео.

— Я наверняка сумею выбраться, — повторил он, но уже без прежнего энтузиазма, ибо ему вдруг подумалось, что одно бурное свидание у них сегодня уже было, и теперь, наверное, стоит успокоиться, перевести дух, подождать, пока улягутся впечатления и сгладится острота ощущений. У таких дней, как сегодняшний, есть свои подъемы и спады, и не стоит самовольно искажать их прихотливый рисунок.

— Да нет, развлекайся, пожалуйста, — отвечал Лео, быть может, ведомый тем же инстинктом. — Выпей там за мое здоровье.

— Ну ладно. Если только у тебя нет идей получше…

И Ник с лукавой улыбкой повернулся в кресле — высоком «королевском» кресле с черной кожаной спинкой, — растягивая телефонный шнур.

— Ну у тебя и аппетиты! — воскликнул Лео.

— Это потому, что я тебя люблю, — с легкой дрожью в голосе ответил Ник.

Он надеялся, что это прозвучит как шутка; однако на той стороне провода наступило короткое молчание, а потом Лео проговорил:

— Да ты, должно быть, всем парням это говоришь!

Ник почувствовал, что Лео смущен и пытается замаскировать свое смущение; это придало ему смелости, и он ответил тихо:

— Нет, только тебе.

— Да… — еле слышно протянул Лео, помолчал, потом громко и фальшиво зевнул и заговорил: — Кстати, я тут попозже заскочу к старине Питу, узнаю, как он.

— Ладно, — быстро ответил Ник. — Передавай ему привет!

И ощутил неожиданный тупой укол беспокойства в сердце.

— Непременно передам, — сказал Лео.

— Как он себя чувствует? — спросил Ник.

— Да хреново. Привязалась эта болячка, черт ее знает, что это такое.

Ник сочувственно покачал головой (хоть Лео его и не видел), даже сказал что-то вроде «ох», но развивать тему не стал. Желая отвлечься от болезненного наплыва картин близости между Питом и его возлюбленным, оглядел стол, уперся взглядом в толстую рукопись с пришпиленной карточкой «Со стола Мордена Липскомба» и заглавием «Национальная безопасность в ядерный век». Первые две страницы были густо испещрены галочками и подчеркиваниями Джеральда. Нику бросились в глаза слова «смертельная угроза».

— Ладно, малыш, — негромко сказал Лео. — Скоро увидимся. Давай в выходные, идет? А теперь мне пора, мамаша телефон требует.

— Я тебе завтра позвоню…

— Ладно, звони. Поболтаем.

Звякнула трубка, опускаясь на рычаг, и наступило молчание. Охваченный дрожью, плотно сжимая губы, Ник снова и снова проигрывал в памяти прощание Лео — небрежное, уютное и по-просторечному чуть насмешливое «поболтаем». Должно быть, при матери Лео не осмеливался на большее; конечно, он хотел сказать что-то еще. Только вспомнить сегодняшнее… Какой он молодец, что позвонил! Телефонный разговор стал приятным романтическим дополнением к свиданию. Однако Ник не доверял разговорам: слова опасны, в них сплошные засады. Минуту или две Ник переживал в сгущающихся сумерках трагедию разлуки: Лео сейчас, быть может, уже мчит куда-то на своем мотоцикле, а он, Ник, заперт в безобразном кабинете, между книжными шкафами, столом и огромной фотографией на стене, откуда сурово смотрит на него вся дюжина дюжин новых консервативных членов парламента.

Вернувшись на кухню, он обнаружил, что все уже разошлись принимать душ и переодеваться — пока его не было, жизнь шла своим чередом. Рэйчел за столом надписывала перьевой ручкой маленькие карточки с указаниями имен гостей. Заметив Ника, она подняла голову. В ней чувствовалась легкая скованность, словно она не знала, как теперь себя с ним вести, и боялась задеть его каким-нибудь неловким словом.

— Все нормально? — спросила она.

— Да, спасибо, все прекрасно… — отвечал Ник.

А про себя добавил: «Не просто прекрасно — чудесно, удивительно, так, как я и мечтать не мог!»

— Как ты думаешь, написать «Бэджер» или «Дерек»? Напишу-ка, пожалуй, «Дерек», чтобы он не забывался.

— Какая разница? Всего-навсего столовые карточки, — ответил Ник.

— Верно, — отозвалась Рэйчел. Подула на ручку, бросила на Ника короткий осторожный взгляд. — Знаешь, дорогой, если хочешь, ты всегда можешь приглашать к нам своих друзей.

— Да… спасибо…

— Я хочу сказать, ты, может быть, считаешь, что это неудобно? Ничего подобного, дорогой! Пока ты с нами, это твой дом.

Последняя фраза и растрогала Ника, и расстроила напоминанием о том, что так будет продолжаться не вечно.

— Спасибо, вы очень добры. Да, конечно…

— Видишь ли… Кэтрин говорит, что у тебя… у тебя появился новый, особенно близкий друг. — На лице ее отразилась легкая неуверенность: как называть такого человека? — Так вот, мы всегда рады его видеть.

— Спасибо, — повторил Ник и покраснел.

Он был и смущен ее прямотой, и рад, что об этом наконец заговорили, и заранее стыдился своего малодушия, уже представляя, как вместо Лео приведет на чаепитие или на ужин какого-нибудь оксфордского приятеля, интеллигентного и белого.

— Теперь, когда Тоби переехал, — продолжала Рэйчел, — в доме остались одни старые ворчуны. Так что сделай это для нас. Пожалуйста.

Рэйчел было сорок семь, и менее всего к ней подходил эпитет «старая ворчунья», однако была в ее шутливых жалобах и своя правда. Конечно, Рэйчел не намекала, что относится к Нику по-матерински, это было бы уж слишком; но она привыкла видеть в доме молодого человека и его друзей, и теперь, когда сын отделился и зажил своей жизнью, ей порой бывало грустно и одиноко. Собрав карточки в стопку, она пошла в столовую; когда проходила мимо, Ник поднялся и поцеловал ее в щеку — и она благодарно улыбнулась в ответ.

Сегодня Тоби и Софи были здесь. Они пришли рано, и Ник выпил с ними в гостиной по джину с тоником. С появлением молодой пары в огромной помпезной гостиной Федденов воцарилась необычная атмосфера, царившая, должно быть, в их квартире в Челси, — атмосфера уютного маленького счастья. Софи, поджав ногу, устроилась на диване, Тоби непринужденно оперся на каминную полку. Он с удовольствием играл роль мужа; Софи разговаривала с ним капризным детским голоском, причем, как за ней водилось и на сцене, и в жизни, слегка переигрывала. Рассказывая о том, что у Тоби появилась привычка скрипеть зубами во сне, она изобразила, как он это делает. Нику поначалу не хотелось выслушивать подробности их семейной жизни, однако недостаток тонкости у Софи странным образом его подбодрил. Земной Тоби, сопя и похрапывая, спит с ней рядом, но мечты Ника о Тоби остаются нетронутыми. Сам Тоби тоже был с ним очень мил. Отойдя от камина, он разлегся на ковре перед креслом Ника, так, что тот мог бы наклониться и погладить его по щеке. Софи, кажется, на мгновение смутилась, но тут же овладела собой.