Идущий от солнца - Филимон Сергеев Страница 32

– Собаки, может, вернулись назад, но вряд ли. Умные, хорошо обученные собаки редко покидают своих хозяев. А в минуты опасности они липнут к человеку.

– Судя по всему, сыщики тебя вычислили и будут шевелить до тех пор, пока не найдут твой чудо-ключ. По всем признакам, эти господа не лохи и не затычки. А сейчас ищи их. Они как воздух тебе нужны. Где они?! Может, на другом краю болота? – Вера остановила упряжку и, отдав Ивану вожжи, взяла у него подзорную трубу. Ей хотелось внимательно разглядеть противоположную сторону болота. Руки ее сильно дрожали, голова кружилась. Удивительная нежность Ивана, его внутренняя красота разжигали в ней ответную взаимность, и ей все время хотелось делать ему что-нибудь приятное или хотя бы чем-нибудь помочь. А когда она узнала, за что он попал в тюрьму первый раз, а потом сидел неоднократно из-за своих языческих принципов, ей вдруг страшно захотелось вытащить его изо всех навалившихся на него бед. «Может, ради этого ему вернуться обратно в тюрьму, – размышляла она. – Отсидеть, как положено, свой срок, от звонка до звонка, или, может, найти хорошего адвоката, подать ходатайство о помиловании».

– Ваня, еще раз скажи, за что ты сидел последний раз? – неожиданно спросила она.

– За изнасилование. Но вскоре выпустили, якобы под амнистию попал. Я уже говорил об этом. И в этот же день у мужа депутатки, которая меня посадила, сгорел банк. Обвинили меня. И опять тюрьма.

– Ваня, я уверена, что не ты поджег банк.

– Я могу сжечь только твое сердце, потому что в нем искра есть.

– Какая?

– Божья.

– И все?

– Еще я могу научить твой разум быть ненасытным и ясным. Банки жгут материальные люди, с клинической завистью к таким же материалистам, как они сами. Кому-то нужен еще более крутой банк. Вот и жгут… А мне, Верушка, они не нужны. Чем больше банков на земле, я убежден в этом, тем больше рабов и голодных людей, и справедливости меньше. Деньги – это альтернатива всему тому, что достойно восхищения и не имеет цены – и не более. Солнце и звезды, да и мой родник вечности чихали на деньги и банки. Их нельзя купить. Когда человек оценивает то, что создано не его руками, а природой или другим человеком, он, сам того не подозревая, становится грабителем, ростовщиком, убийцей всего прекрасного, бесценного.

– Какой ты умный, Ваня.

– И еще: когда горел банк мужа депутатки, я находился на даче одной поэтессы и читал ей стихи про Анну Снегину.

– У тебя был роман с ней?

– Ты знаешь кто она, Анна Снегина?

– Нет, первый раз слышу.

– И не стыдно тебе.

– Во всяком случае, такой фамилии в «элитном» доме я не встречала. Смотри, Ваня, вон там, за беломошиной, по-моему, кто-то живой. – Она отдала Ивану подзорную трубу и, взяв вожжи, стала поскорей объезжать зыбкую болотину. – Живой, кто-то есть живой! – подстегивало ее изнутри. – Хорошо, что мы вернулись.

– Осторожно, прошу тебя, не торопись. – успокаивал ее Иван. – «Черная дыра» все равно что Снегурочка разнаряженная, особенно весной. Внешне цветет, а в глубине уже не Снегурочка, а ведьма, с темной, леденящей душу водой. – Иван взял из рук Веры вожжи и повел упряжку сам.

Через несколько минут лошади остановились.

– Дальше начинается зыбун, – строго сказал Иван. – Если не знаешь, что это такое, лучше не соваться. – Он вытащил из сена смолистую еловую жердь, а потом оттуда же извлек короткие охотничьи лыжи.

– Гляди, Ваня, гляди, по-моему, он шевелится.

– Бедняга… «Черная дыра» всем приют находит… – с грустью сказал Иван, – а этот словно зацепился за что-то. Может, живой.

Иван надел лыжи и стал осторожно подбираться к лежащему вниз лицом человеку.

До пострадавшего было метров двадцать, но, как только он коснулся раскисшего от солнца зыбуна, трясина сразу зашевелилась, и стало ясно, что под внешним покровом нарядной болотной зелени таится смерть.

– Давно я здесь не был. Раньше каждое деревце улыбалось, как мать родная. А теперь какой-то непонятный страх бежит по моему телу. Дай-ка веревку. Она под карабином.

Вера достала веревку.

– Брось один конец сюда, а другой к саням привяжи. Сердцем чую – без лошадей не справиться.

Вера бросила один конец веревки в сторону Ивана, а другой привязала к саням.

– Если засасывать будет, веди лошадей по той же колее. – Иван посмотрел на солнце, привязал веревку к брючному ремню. На этот раз он сначала бросил на зыбун еловую жердь, а потом наступил на нее лыжей.

– С Богом, Ваня, – подбодрила его Вера и тоже стала поглядывать на солнце.

Иван пошел к пострадавшему прямо и решительно, хотя еловая жердь сразу же погрузилась в трясину, оставив после себя черные пузыри.

Но лыжи продолжали каким-то чудом двигаться вперед, и через несколько размашистых шагов он буквально вцепился в тело еще живого человека.

– Вера, тяни! – сразу выкрикнул он. – Бедолага, дышит!

– Камарад, камарад! – тут же разнес ветер голос пострадавшего. – Америка, Россия, дружба!

От этих слов Иван чуть не выронил из рук иностранца. Но тот вдруг сам вцепился в его шею и начал вместе с лыжами тащить под себя.

– Америка, Россия, дружба! – еще громче пытался сказать он, но голос его был слабым и беспомощным, как голос подстреленного волка в предсмертных судорогах.

«Наверно, большой дружбы не получится, если ты будешь в каждую дыру лезть» – почему-то подумал Иван, но промолчал. «Все равно не поймет…» – решил он.

Вытащенный из трясины иностранец, несмотря на молодой возраст, оказался очень тяжелым. Он даже ухитрился сломать охотничью самодельную лыжу, когда Иван вытягивал его из «черной дыры». Его поведение было похоже на агонию сильно подраненного зверя. Как только его положили на розвальни, он сразу притих, лицо его вспыхнуло, воспалилось, вероятно от большой температуры. Он печально закрыл свои красивые европейские глаза и начал громко бредить.

– Верушка, ты довольна нашим приобретением? – с улыбкой спросил Иван, когда упряжка тронулась дальше и языки пламени, разносимые ветром, стали заметно беспокоить лошадей.

Вера молчала. Она задумчиво смотрела по сторонам лесной необъезженной дороги, и душа ее светилась каким-то безысходным душераздирающим отчаянием. Ей почему-то хотелось сейчас как можно глубже дышать и гнать от себя скверные мысли. «Страшная, непоправимая беда пришла к этим людям, – с тревогой размышляла она. – Они отважились покорить землю, которую абсолютно не знают. Они насмотрелись художественных фильмов, где народная мудрость подменяется угодническими переживаниями актеров и режиссеров, которым лишь бы схватить кусок пирога, и при этом быть абсолютно равнодушными к поставленной проблеме. Они начитались книжек, где наши вожди похожи на Али-бабу, а народ – на сорок разбойников. Какое глупое, мерзкое отношение к нашей земле и ее людям, – размышляла Вера. – Они бредят богатством, свободой и, конечно, хотят быть бессмертными, думая, что бессмертие тоже можно купить. Но как велико расстояние от желаемого до действительности. Жутко смотреть, как безжалостные языки пламени, подгоняемые ветром, съедают их тела, души, технику. Я начинаю догадываться, почему это происходит. Они потеряли связь с потревоженной землей и ее корнями. Деньги сделали их кастрированными людьми с механическими кровожадными мозгами, очень похожими на мозги страшных животных, которые поедают сами себя, а также себе подобных и получают большое удовольствие. Но Россия пока еще совсем другая страна, и в ней много светлых уголков, где люди живут единой семьей и очень чувствуют, когда им дают свободу, а когда превращают в рабов, перевернув сознание и человеческие понятия. Этим занимаются те, кто хочет похоронить Россию, так называемые перевертыши и завоеватели с европейскими уставами для русских душ».