Тонкая математика страсти - Андрей Курков Страница 32

Я подошел к машине, завел мотор и выехал со двора.

Ехал сначала совсем медленно – все-таки года два за рулем не сидел. На булыжнике трясло неимоверно, но чувствовал я себя за рулем уверенно и уже через минут десять выжимал сорок миль по узким улочкам города.

Машина всегда хорошая игрушка для мужчины. Держась за руль, легко забыть обо всем, даже о женщине. Хотя опять я преувеличивал. Об Ирине я думал каждую минуту после нашего последнего разговора в кафе. Даже слушая инструкции Георгия, я думал о ней. И, поворачивая с одной улочки на другую, я смотрел по сторонам в надежде увидеть ее. Так хотелось увидеть ее у дороги, остановить машину и предложить ей проехаться. Детские мысли, конечно, но куда денешься от ребенка, постоянно в тебе живущего? Если машина – игрушка, то уж тот, кто ее ведет, просто должен иметь что-то детское в своем характере. Иначе он не получит никакого удовольствия от этой игрушки.

Но на улицах города я увидел всего лишь пару человек – из новых отдыхающих. Заметив джип, они так резво прыгнули в сторону, чуть ли не прижались к стене дома, вытянувшись как по команде. Видно было, что они прибыли из очень дисциплинированной армии.

Покатавшись в свое удовольствие почти по всем городским улочкам, я поехал в верхнюю часть города.

Я мчал на авеню Цесаря, но все равно постоянно думал об Ирине.

Было ясно, что я ее потерял.

Было ясно и то, что ее любимый герой вчера сражался против меня, Вацлава, Тиберия и остальных ребят. И, может быть, он даже убил кого-то из наших. Но это не заставляло меня думать о нем с ненавистью. Вчера шла война, и можно было считать эту войну честной. Никто никого не обманывал.

Но огорчала меня другая мысль: не начнись вчера революция – не появился бы и Кристоф со своими однополчанами. А тогда бы и Ирина не узнала о том, что он все еще жив. Но все уже произошло. Неудавшаяся революция лишила меня друзей. Лишила она меня и Ирины. И надо было уже забывать о ней. Сначала надо было забыть ее имя, оставив лишь то ласковое прозвище, которым я наградил ее в первый день своего пребывания в городе. Пускай останется «балериной», пускай спрашивает о моих желаниях, и я буду рассказывать ей, что мои желания обычно состоят из хорошего кофе, взбитых сливок с тертым шоколадом и изюмом и прочих сладких вещей. Пускай мы будем улыбаться друг другу, но улыбки наши должны быть легкими, ни к чему не обязывающими. И надо будет вернуть ей китайскую ширмочку – боюсь, она мне уже не понадобится.

Я выехал на авеню Цесаря и дальше, вверх по ней, поехал помедленнее. Я не хотел так быстро оказаться у ворот виллы «Ксения». Я хотел остановиться первый раз на полпути к вилле, там, откуда хорошо видно террасу. Я очень хотел увидеть Адель, загорающую среди своих четырех пальм. И только насмотревшись на нее, я поехал бы дальше и остановился у ворот. Может, ее собачка наконец нашлась, и если она там, она наверняка учует меня и залает, обратив внимание своей хозяйки на неожиданного гостя.

Впереди из-за крыш домов вынырнула знакомая терраса.

Я остановил джип, стал на подножку машины, но ничего, кроме пальм, не увидел.

И из-за этой неудачной попытки мое желание увидеть Адель еще больше усилилось, и я, оставив машину, прошел между домами с левой стороны авеню и вышел на тропинку, которая вела на мусульманское кладбище.

Я карабкался по ней вверх с такой скоростью, словно с детства занимался скалолазанием. И все это время я смотрел под ноги, не позволяя себе даже глазом покосить на террасу. Я помнил то место, с которого я уже однажды видел Адель, и только там я собирался остановиться и оторвать свой взгляд от тропинки.

А солнце уже поднялось на середину неба, и разморенная под его лучами земля слушала песни насекомых. Поднимаясь, я то и дело встречал настороженно-любопытные взгляды ящериц, гревшихся на камнях. Из-под ног выпрыгивали кузнечики. Ветер шевелил высохшие желтые травы.

На душе снова было спокойно. Я наслаждался остатками своей свободы. Я поднимался над городом, оставив внизу машину, патрульную роту, свои новые обязанности. И было немного грустно, потому что пропало приятное ощущение тесной связи с этим городом, пропал страх потерять его или потеряться.

Но город был по-прежнему красив. Он лежал под солнцем барельефной мозаикой, ласкающей взгляд удивительными южными красками. Он отражал лучи своими окошками и морем, послушно и мирно лежащим у его берегов. Он звал к себе, но было в этом манящем зове что-то странное, что-то от пустынного миража. И, любуясь городом, я начинал понимать, что его теплота, его доброе гостеприимство, его очарование – все это зиждется на моем воображении. Все эти человеческие качества приписаны городу моей мечтой о своей неизвестной, не выбранной до сих пор родине, родине, которая в реальном мире просто не существует, если это только не какой-нибудь необитаемый остров, ждущий меня. Но что мне может предложить остров? Полную свободу? Покой? Полное одиночество?

Тропинка нырнула налево, потом направо, забралась на каменную площадку – маленькую, не больше квадратного метра. И здесь я остановился. Разогнул спину и обернулся к лежавшему внизу особняку.

На его террасе за пластмассовым столиком спиной к городу сидел мужчина в шортах, пил кофе и что-то писал.

Мне стало холодно. Холод пришел откуда-то изнутри.

Я смотрел на этого мужчину и старался ни о чем не думать.

А холод уже опускался в ноги, словно вместо крови по сосудам лился только что вынутый из холодильника апельсиновый сок.

И вместе с этим холодом ко мне приходила свежесть. Я почувствовал, каким легким стало вдруг мое дыхание. И мысли мои стали яснее и возник в них незнакомый мне прежде порядок.

А чувства… они покинули меня. Вернее сказать, они ушли в память, став частью прошлого. Я, конечно, помнил. Помнил и Ирину, и Адель. Помнил ту радость, которую мне доставляли мысли и мечты, связанные с ними. Помнил созданную мной самим таинственность Адели, эту игру в тайну, разгадку которой я растягивал как можно дольше. Впрочем, эта тайна осталась неразгаданной и поныне. Если человек хочет наслаждаться тайной, он не должен пытаться раскрыть ее. Разочарование неизбежно. Я избежал его и был этому рад.

– Ну как машина? – спросил меня Георгий, когда я вернулся в гараж.

– Хорошая, – ответил я.

– Сейчас можешь быть свободен, а утром в десять часов поедешь за почтой. Я тебе завтра все объясню.

Выйдя из ворот гаража, я прошел мимо «обеденного» кафе даже не остановившись – не было аппетита.

Свернул на улицу, ведущую к гостинице, и поплелся по ней вверх под нещадно палящим солнцем. Охлаждающая свежесть, которую я ощущал полчаса назад, сменилась на усталость. Хотелось закрыться в своей комнате и лежать, глядя в потолок, но даже это желание невозможно было исполнить полностью: двери в номерах замков не имели.

В холле гостиницы сидели несколько парней в спортивных костюмах, таких же казенных, как и тот, что был на мне. Они сидели в креслах, а рядом на полу лежали сумки с вещами и один чемодан, которому на вид было лет сорок: он был полностью оклеен переводными картинками – девичьими мордашками, украшенными старомодными прическами. Новички ждали расселения. Не дай бог, подумал я, чтобы ко мне кого-то из них подселили!