Счастливая девочка - Нина Шнирман Страница 32

У меня уже кончились сегодня занятия в музыкалке, и я стою в углу около кучи одежды, которую мы здесь сваливаем, когда приходим с улицы, и ищу свою. Ко мне подходит какой-то наш преподаватель и спрашивает:

— Ниночка, у тебя занятия на сегодня закончились?

— Закончились, — говорю.

— Тогда пойдём в какой-нибудь свободный класс, — предлагает он, — мне надо с тобой поговорить. Я киваю головой и иду за ним. Мы заходим в свободный класс, и он сразу спрашивает меня:

— Ты знаешь, что через два дня наша музыкальная школа даёт концерт в «Мадриде» для раненых?

— Знаю, — говорю. — Эллочка там будет выступать!

— Да-да-да, — радуется он, — Эллочка там тоже будет! Так вот, — он подходит ко мне совсем близко и говорит весело, но серьёзно: — мы на педсовете решили, что, когда будет выступать наш хор, первой песней будешь дирижировать ты! Я очень удивилась и говорю:

— Но я же не умею дирижировать?!

— Это очень просто, — говорит он и машет рукой, что, мол, всё это пустяки, — у тебя абсолютный слух, очень хорошее чувство ритма. Вот давай попробуем. — Он отходит от меня подальше и говорит: — Ты ведь прекрасно чувствуешь счёт, такты — сейчас я буду петь и сам себе дирижировать, а ты дирижируй вместе со мной и как я! Начали! — Он громко поёт и сам себе дирижирует:

Гремя огнём, сверкая блеском стали,

Пойдут машины в яростный поход.

И тут я его узнала — он дирижёр нашего школьного хора! Я стараюсь всё делать так же, как он.

Когда нас в бой пошлёт товарищ Сталин,

И первый маршал в бой нас поведёт!

— Молодец! — кричит он — А теперь две строчки без меня! — И повторяет:

Когда нас в бой пошлёт товарищ Сталин,

И первый маршал в бой нас поведёт!

Я делаю всё, как он, мне это очень нравится и даже ногами хочется топать! Он спел, начинает смеяться, потом говорит:

— Ну, ты молодец! Всё будет хорошо. Теперь слушай и запоминай, какой у нас будет выход. — Я не знаю, что такое «выход», но не спрашиваю, а слушаю. — Сначала хор выйдет и построится по голосовым группам, — объясняет он, — потом выйдешь ты, дойдёшь до середины сцены, повернёшься к залу и — поклон. Потом повернёшься к хору, руки поднимешь до середины и ждёшь — они все должны на тебя смотреть. Когда уже все смотрят, мне правой рукой делаешь небольшой знак, и я тут же для хора даю камертоном «ля».

— Я сама могу им «ля» дать, без камертона, — говорю я, потому что думаю: раз я дирижирую, то я и должна дать им «ля».

У него стало такое странное лицо, как у Бабушки, когда непонятно, она сейчас будет плакать или смеяться! Он думает, потом объясняет:

— Понимаешь, хор привык к камертону — это раз! А во-вторых, камертон из-за кулис в зале не слышен, а ты пропоёшь им «ля» на сцене — в зале будет слышно, понимаешь?

— Понимаю! — Я киваю головой.

— Ну вот, — радуется он, — пошли дальше. Хор услышал камертон, и сразу все тихонько «замычат» — в унисон камертону. Ты тут же поднимаешь руки вверх, все перестают мычать, на тебя смотрят — и начинаешь дирижировать, по-моему, всё очень просто!

— Да, — говорю я, — это просто!

Мамочка, когда вечером узнала, что я дирижирую, сказала, что выступать надо в платье и туфлях. Я сразу подумала, что это правильно, но сама бы я ни за что не догадалась.

— Но у неё туфли только летние, — расстроилась Бабушка.

— Вот и прекрасно, — обрадовалась Мама, — они больше похожи на нарядные. И вот ещё что, Мамочка, — сказала Мама Бабушке, — подбери ей, пожалуйста, чулки, чтобы штопка была не видна!