Башни и сады Вавилона - Дмитрий Лекух Страница 32

Уже в наше время на пустынную, занесенную песком равнину, на которой кое-где возвышались заросшие кустарником и колючками холмы, пришли археологи. Они раскопали холмы, под которыми лежали развалины Вавилона, одного из самых знаменитых городов древности, и выяснили, что Вавилонская башня действительно существовала.

«Мифы народов мира»

…Мечтать – плохо, напоминаю себе в очередной раз.

Нужно не мечтать, а хотеть.

Просто мечтать – хорошо в красивых романтических книжках, с картинками и элементами фэнтези.

Вот так сразу проснулся и – раз! – принц.

На белом коне.

Рядом с блондинкой-принцессой, причем желательно с большими и упругими сиськами.

Которая уже полностью влюбленная и абсолютно готовая к употреблению.

Причем ее совершенно не волнует, что у тебя давно уже пивной животик, зубной камень, рыхлое тело, нечистая кожа, намечающаяся лысина, не очень большой член и очки с максимально большими диоптриями.

В жизни же подобные «мечтания», как правило, заканчиваются тривиальным диванным лузерством, истериками и обидами на все прогрессивное и не очень человечество.

Навидался, знаете ли.

По самой полной программе.

Половина моих однокурсников, не говоря уж об одноклассниках, в это дерьмо незаметненько эдак переродились.

Вне зависимости от финансовой, карьерной и прочей удачливости.

Поколение лузеров, в котором успех достался считанным единицам. Да и тем он достался не потому, что они были этого самого успеха достойны.

Просто – других под рукой у госпожи удачи не случилось.

Такое поколение.

А на безрыбье, как говаривала одна моя не слишком добрая знакомая, и хуй – цитрус.

М-де…

…Если же ты не «мечтаешь», а «хочешь», пусть даже это твое желание отдает для окружающих вполне конкретным и реальным безумием, но ты все равно тупо продолжаешь «хотеть» и так же тупо двигаться к намеченной цели, – у тебя есть шанс.

Пусть даже и минимальный.

Но – есть.

И его просто нужно уметь использовать, причем по полной программе.

Хотя – когда и кому это было просто-то, а, Егор?

– Копать, – кривлю я левую половину лица, – всегда есть где, Викентий. Было бы желание…

Он возится, пытаясь устроиться поудобнее в не очень комфортном и не выдерживающем никакой критики с точки зрения эргономики казенном больничном кресле.

Так тебе и надо, – думаю мстительно.

Небось сам эту мебель и выбирал.

Для вверенного тебе хирургического отделения.

Теперь терпи, не только посетителям и больным на этих пыточных стульях задницы свои мучить.

– Ну так расскажи, – требует он. – А то меня, понимаешь, давненько уже этот вопрос беспокоит. Как ты сам говоришь, «врать не буду», ага.

Я тихо смеюсь, а он вздыхает, поправляет очки на переносице и продолжает возиться, устаиваясь в неприспособленном для человеческой задницы произведении мебельного искусства.

Вообще, кстати, давно интересуюсь, для кого их так проектируют?

Для инопланетян?

– Вот вроде бы и люди все одинаковы, и что характерно, не только весь организм в целом, – продолжает он, не дождавшись моего ответа. – Даже мелкие подробности совпадают. Без каждой из них в отдельности вполне даже можно прожить. Там, типа, – два конца, два кольца, гвоздик посередине отличается исключительно сантиметрами. Да и мозг у всех приблизительно одинаково устроен. А думают люди именно мозгом, представь себе такую катавасию. Я же, в конце концов, не просто так себе хирург, я еще и «нейро», так что знаю, о чем говорю. А смотришь на человека – и сразу же квалифицируешь почему-то. По принципу «свой-чужой», прямо как в авиации. Причем понять логически эту самую классификацию – ну совершенно невозможно. Вроде человек и твоего круга, причем во всем: и доход, и образование, и воспитание, и модус вивенди. А – чужой. А кто-то совсем тебе не нравится: мыслит по-другому, юлит, при разговоре глазки в сторону стыдливо отводит, из круга общения выпадает, да и вообще, морда тебе его не симпатична. Н-да. А с тобой – одной крови. И это не только ты, это и он почему-то сразу же чувствует. Вот такой вот дискомфорт, понимаешь…

– Понимаю. Очень даже хорошо понимаю, старый…

Он резко, насколько это позволяет кресло, наклоняется вперед и требует:

– Ну а если понимаешь, тогда говори!

А ведь важна эта тема для него.

Я жму плечами, забираю бутылку, полощу полость рта коньяком.

Так, чуть-чуть.

Чтобы сигаретка потом веселее курилась.

– Да у меня самого, – жму плечами, – одни не подтвержденные никакими доказательствами догадки. Да и те на таком уровне, что как бы ты мне после этих откровений направление на другую больничку не прописал. Прям в те самые палаты, где больным, кроме пижам, еще и смирительные рубашки полагаются иногда. А я туда, представь себе, совершенно не собираюсь. Скучно…

Он задумчиво качает головой.

– Я, – шевелит слегка побелевшими губами, – кажется, понимаю. Но ты все-таки продолжай. Разговор в любом случае между нами, обещаю.

Я вздыхаю.

– Ну тогда надо издалека начинать, – взбиваю хилые больничные подушки, старательно укладываю их себе под спину, верчусь, пытаясь устроиться поудобнее. – А это, сам понимаешь, надолго. А мы как раз расходиться собирались.

– А ты в общих чертах, – усмехается и тоже тянется за коньякием, – я пойму. Не маленький мальчик, в конце концов, сопли вытирать и превращать нормальную взрослую еду в тщательно протертую кашицу мне не обязательно…

– Ну хорошо, – вздыхаю, прикуривая. – Раз уж речь зашла об «общих чертах», ты в этих самых общих чертах представляешь, с какого такого хера Господь Вавилонскую башню рушил да Всемирный потоп устраивал?

Он на секунду теряется.

– Что-то и впрямь очень глубоко, – трет усталую от очков переносицу. – Ты б еще прям от сотворения мира начал. Как в детстве, «от печки». Насколько я понимаю, там людишки себя немного неправильно повели. Грешили, хулиганили, на власть Его покушались, пытались вровень встать, и это – как минимум…