Путешествуя с призраками. Вдохновляющая история любви и поиска себя - Шэннон Леони Фаулер Страница 31

Мы заняли пару табуретов у стойки и стали ждать, пока освободится бармен. Длинными чувствительными пальцами тот переливал оранжевый желток из одной половинки скорлупы в другую – туда-сюда. В миску под его руками стекали яичные белки.

Оглядев паб, я заметила, что мужчины и женщины пили разные сорта пива. Женщины пили свое, с розоватым оттенком, через окрашенные помадой гнутые соломинки, в то время как кружка, которую бармен выставил перед сидевшим рядом со мной мужчиной, была намного больше и наполнена мутноватым напитком медового цвета, увенчанным шапкой молочной пены. Стекло запотело от тепла напитка, и я ощутила в воздухе запах корицы и гвоздики.

– Проше? – бармен протер стойку перед нашими местами.

Я указала на напиток, стоявший рядом со мной, и подняла один палец. Бармен поднял брови и указал на «женское» пиво на другой стороне стойки.

– Не, – покачала я головой и снова указала на пиво соседа. – Проше!

Горячей и пряный напиток казался намного более привлекательным, чем жеманный розовый. Бармен повернулся к Лесу, который поднял два пальца.

Минут десять спустя перед нами стояли две кружки. Желтковая пена сверху оказалась нежной и сладкой, а горячее пиво под ней отличалось чуть перечной остринкой. Странная, но не отбивающая аппетит комбинация.

Когда Лес потянулся за своей кружкой, его костяшки задели тыльную сторону моей ладони. Я отпрянула. Я сознавала, что физически отстранилась от людей после Таиланда, – держалась чуть дальше от подруг, избегала объятий, отодвигалась во время разговоров: мне хотелось создать бо́льшую дистанцию.

Лес был довольно мил. Он подарил мне ручку, потому что в моей кончились чернила. Я подарила ему книгу «Нация фастфуда» Эрика Шлоссера, которую только что закончила читать. Но я чувствовала отстранненность. Я мало говорила и не рассказала ему о Шоне.

Бармен вернулся и облокотился на стойку перед нами.

– Добры? – спросил он, сложив большой и указательный пальцы в знак ОК.

– Добры, – повторили мы с Лесом, кивая и улыбаясь.

Указывая на наше пиво, тот медленно проговорил:

– Гжане пиво (горячее пиво), – а потом снова указал на бокал поменьше, из которого пила женщина на другом конце стойки, и посмотрел мне прямо в глаза: – Пиво з сокем (пиво с соком).

Я понимала, что он хочет что-то сказать мне то ли о размере порции, то ли о самом напитке. Но я слишком отвлеклась, думая, как удивительно похоже польское название пива на то слово, которое Шон столько раз произносил на китайском: пиво и пийёу, а точнее пи цзёу.

От пива мы с Лесом перешли к татанке – зубровке, или водке на особой траве с тем же названием. Эту водку пили стопками с яблочным соком. Я смутно помню, как успела подъехать на такси к своему хостелу как раз перед полуночным комендантским часом.

Утром я проснулась с головной болью, пустой шоколадной оберткой в кармане и шоколадкой, растаявшей в обертке подо мной. И впервые за многие месяцы не смогла припомнить свои сны. Какими бы ужасными ни казались кошмары, еще хуже было проснуться ни с чем.

Воспоминания, которые могли быть потеряны, и подробности, которые могли быть забыты, – вот что меня по-настоящему пугало. От мыслей об Аушвице леденела кровь, но еще больше меня расстраивали нерассказанные истории: фотографии безымянных узников, цыганские дети, превратившиеся в призраков, тысячи евреев, не зарегистрированных в Биркенау.

Я знала, что не хочу ничего забывать, даже тот вечер на пляже острова Пханган. Но я все еще пыталась понять для себя, как именно хочу помнить. Поэтому взяла свой дневник и подаренную Лесом ручку, развернула растекшуюся шоколадку и начала со слова пийёу.