Барашек с площади Вогезов - Катрин Сигюрэ Страница 31

Он повесил трубку, и я обзвонила множество других ветеринаров, даже евреев (ни одного мусульманина среди ветеринаров не оказалось, и я не представляю, как они заботятся о своих домашних животных), – все безуспешно. «Я этого никогда не делал!» – вот что я слышала. «Продолжайте делать прививки котам, это должно быть очень захватывающе!» – сухо предложила я последнему, потеряв терпение.

Потом я решила связаться с раввинами, чтобы узнать у них адрес моэля; также я спрашивала, не могут ли они сами произвести эту операцию. Подлинной правды я им сразу не раскрывала, но, уяснив идею моего проекта, все они показали себя насмешниками, и даже хуже того – прикинулись оскорбленными, а самые лояльные говорили, что не могут терять время «на такую ерунду».

Наконец я добралась до замечательного человека, который к тому же оказался психиатром. Он отнесся ко мне с большим терпением и говорил со мной больше часа. Он сказал, что барашек, будучи животным библейским, к тому же близким Богу, как никакое другое животное, может быть освобожден от ритуала, которым я, вероятно, хотела исправить несовершенство природы. Его слова звучали так убедительно, что, убаюканная ими, я решила отказаться от задуманного. А как же праздник? Ничего страшного, можно компенсировать его празднованием бар-мицвы через шесть месяцев, когда мой барашек достигнет возраста, соответствующего тринадцати человеческим годам. Бар-мицва символизирует надежду на полноценную жизнь, и это меня вдохновляло. Сама жизнь – отвратительна, и я о ней стараюсь не думать.

Я вспомнила об одном замечательном раввине, желая его пригласить, но он оказался очень занят. Что ж, понимаю. Он, кстати, не ответил на мое приглашение в группу «В поддержку парижского барашка», и это я тоже поняла. Без сомнения, он не может афишировать себя как сторонника одного животного в ущерб другим, когда все они принадлежат к одной и той же семье Творца.

Шесть месяцев – это долго, и праздник я устроила раньше, и он, несомненно, удался, даже несмотря на то, что Туа изжевал большую голубую ленту, которую я ему повязала вокруг шеи, а потом быстро переместился из гостиной в ванную комнату, которую некоторые из моих гостей сочли подходяще темной.

Двор выглядел восхитительно, но барашек мог любоваться им только из моих окон, поскольку я взяла на себя обязательство до поры до времени не посягать на очаровательный английский газон с тройным дренажом. Барашек слопает все, кроме чертополоха и крапивы, – таково предубеждение заурядных людей, и это досадная проблема во взаимоотношениях с моими соседями. Что же касается самшита, о котором так много говорилось, то из-за его токсичности он оказался так же противопоказан овцам, как и тис. Не менее опасен оказался и олеандр, за который я должна была отдать пять евро садовнику. Но садовник, проникнувшись описаниями Лоранса Перну, обещал сделать мне скидку. Скажу, что он человек со вкусом, в отличие от членов домового сообщества, которых хватило только на то, чтобы бросить раздраженный взгляд на мой плакат о вредоносности тисов.

Иногда я испытываю мимолетное сердечное влечение к какому-нибудь человеку без особых на то причин. Хотя какие тут могут быть причины, если влюбленность возникает на подсознательном уровне. В этом смысле мы и есть настоящие животные, и в этом содержится вся наша человечность: с первого же взгляда уметь выбрать точные мотивы. Выбрать точные мотивы – это еще и поступок коммерсанта. Я испытываю безмерное уважение к коммерсантам, но в эмоциональном плане все же предпочитаю поэтов. В связи с коммерсантами и поэтами на моем празднике у меня случилось два больших разочарования: отсутствие Ангела (поэта) и моих соседей (коммерсантов). Что касается соседей, мне было непонятно, почему никто из них не нанес нам с Туа визит вежливости, ведь мы живем бок о бок с ними, и почему никто из них не поблагодарил меня за прекрасный, можно сказать, изумрудный газон, который я расстелила у них перед окнами, а между тем газон этой марки используют для покрытия футбольного поля знаменитого британского клуба «Манчестер».

Об Ангеле мне все более или менее понятно, и тем не менее его отсутствие стало для меня болезненным, так как служило дополнительным доказательством того, что в сфере чувств он не обладает никакой логикой.

Когда я позвонила Ангелу, желая его пригласить, он аж присвистнул:

– Неужели мир перевернулся?

Мне это было неприятно. Я-то думала, что ему недостает Туа, но, похоже, ошибалась. Но мы быстро помирились, когда я ему торжественно пообещала проводить каждое лето у них в деревне вместе с Туа. Внимание с его стороны казалось мне очевидным, но очевидные вещи иногда делаются только из вежливости, и некоторые даже не представляют, что поступать можно и по-другому. Это очень серьезный вопрос. Человечность, на мой взгляд, гораздо лучше очевидности. И всегда надо быть уверенным скорее в лучшем, чем в худшем, так как это доставляет удовольствие. А когда люди уверены в лучшем, при встречах они довольно редко разочаровываются, и им плевать, что об этом думают другие. И если потом к ним приходит разочарование, то до этого момента они все-таки счастливы. Все это я изложила Ангелу.

– Да, – одобрительно сказал Ангел, – ты права, я просто забыл.

Это как раз то, что мне в нем нравится: он все быстро понимает, благодаря мудрости, которой наделен от природы.

Прошептав:

– Я сомневаюсь, что ты вернешься… – он обрел свой ангельский тон.

При этом он был готов завершить разговор, так как считал бесполезным разговаривать по телефону, если при этом не условиться о свидании, а ведь мы уже условились о моем приезде будущим летом.

Пока я его слушала, ко мне вернулась моя робость, и я уже не понимала, как пригласить его на субботний праздник, но у него был дар вскрывать сейфы, если я правильно думаю о его первоначальной профессии.

– Давай, говори! – велел он.

Я начала говорить, но он внезапно меня перебил:

– Хорошо, я поеду.

– О, как это приятно! – ответила я, думая, что он приедет в Париж.

Но оказалось, я не так поняла.

– Я поеду, мне пора подниматься к животным! Я не могу оставаться на связи.

Он объяснил, что перегоняет скот.

– Куда ты поднимаешься? – спросила я.

– Я тебе уже говорил, – ответил он.

Примерно такой диалог у нас уже был, на восьмистах метрах над уровнем моря. Я тогда не поняла, неужели он может подняться еще выше того места, где мы были, выше пастбища с овчарней на краю. Он расхохотался: «Там, где мы нашли Туа, это было внизу!» Все, что еще ниже, включая Аяччо, казалось Ангелу преддверием ада, расстилающегося под его ногами.

Выяснилось, что в этот раз он поднимается в поисках новых пастбищ для своего стада, и по этой причине не может приехать в Париж, но в другой раз «не исключено». Он добавил: «Для того чтобы увидеть Париж». Но я не обиделась, ни за себя, ни за Туа. Как раз в это время раздался голос Тины Тернер, незримо соединив Ангела, месье Жуффа, садовника, которому я задолжала пять евро, и Незнакомца с площади Вогезов в единый ментальный прямоугольник несколько сложной конфигурации. Ладно, не может приехать сейчас, и не надо, в этом нет никакой срочности. Мы расстались добрыми друзьями, и я себе пожелала жить в Париже, потому что здесь можно пользоваться всеми удобствами большого города: достаточно обратиться к флористу, и не надо брести к Монмартру, чтобы перегнать стадо на верхние пастбища. Трава на площади Вогезов тоже зеленая, я живу в квартале высшего класса, а Туа жадно лакомился букетом… Букетом?! Букет принесли от месье Жуффа, который написал мне в открытке «Я тебя люблю». Он оставил политику, но политика не хотела оставлять его.