Вокруг денег. Сарактическая проза - Алексей Мефодиев Страница 31

Они возвращались пешком и расстались на Елисейских полях. Ольге что-то срочно потребовалось купить в магазине. Юлиан же отправился навестить Никиту. Уже в коридоре гостиницы, ведущем к их номерам, его застал телефонный звонок от мамы. Признаться, последнюю неделю он совершенно забыл о ее существовании.

– Юлиан, мальчик мой, как у тебя там дела? Что с Лисянским?

– Лисянского больше нет, мама.

– В каком смысле? Что-то случилось?

– Это долго объяснять.

– Когда ты возвращаешься назад?

– Не знаю.

– Как это не знаешь?

– Так. Обстоятельства переменились. Я стал очень богатым человеком.

– Какие еще обстоятельства? – по-видимому, не расслышав последнего предложения, в тревоге тараторила эмоциональная мама. – Светлана сказала, что ты ни о чем не предупредил в университете. Это правда? Почему? Это все твоя рассеянность. Теперь у тебя могут быть неприятности. Светлана сказала мне, что слышала, будто шеф очень сердит на тебя. Позвони ему скорее. Может, все еще и уладится.

При словах «шеф сердит» Юлиан раздраженно поморщился.

– Мама, меня совершенно не беспокоит, сердит ли шеф или нет. Скажу тебе больше: это его сложности.

– Как это? Ты ведешь себя очень странно.

– Говорю же, у меня изменились обстоятельства. Я не обязан больше ни перед кем отчитываться. Расскажи лучше, как у тебя дела?

– Все в порядке, только давление опять подскочило. Но я все равно много работаю. Ты же знаешь, от учеников отбоя нет. Не могу их бросить. Вчера целый вечер решала задачки к Олимпиаде одному из них. И знаешь, все решила! Все-таки у математиков особенные мозги.

– У тебя от учеников отбоя нет?! К чему это постоянное лицемерие, мама. Будь откровенна хотя бы со мной. Как частный преподаватель ты не пользуешься спросом! Сколько у тебя учеников? Один в неделю? – неожиданно разозлился сын из-за внезапно возникшего ощущения, будто его втягивают в тягучее болото прошлого.

– Дело в том, что я не просто натаскиваю их, как некоторые, а даю им настоящие математические знания. Не все это понимают, к сожалению. А тебе, вместо того, чтобы замечания матери делать, лучше было бы наконец самому плотно сесть за подготовку докторской!

– Докторской… Колбасы? – усмехнулся Юлиан.

– Докторской диссертации. Приди в себя, сын мой.

– О какой диссертации ты говоришь? И главное, зачем? Даже если случится чудо и я ее вымучаю к пенсии, что это, в сущности, изменит?

– Как это что? Это будет еще одной ступенью в твое большое научное будущее.

– Рассказывай эти сказки кому-нибудь другому, а мне надоела эта постоянная ложь. Ты ей пропитала всю свою жизнь, да и мою тоже.

– Я что-то тебя не понимаю!

– Что тут непонятного? Ты же тоже училась на мехмате.

– Конечно.

– Так вспомни, что к началу второго курса всем становится абсолютно ясно, из кого может получиться Эйнштейн, а из кого – нет. И никогда. Понимаешь, ни-ко-гда!

– Причем тут это, он же физик…

– Ладно, пусть академик Колмогоров. И ты, и я прекрасно знаем, о чем речь. А теперь подумай, каково это – осознать такую новость, если тебе всю жизнь внушали, что ты гениален. А тут вдруг оказалось, что другие так не думают. Вот беда! Скажи спасибо, что я еще не свихнулся тогда.

– Я не понимаю суть твоих упреков. Я столько сил потратила на твое образование. Но может, ты хотел бы стать каким-нибудь коммивояжером? Что ж? Это сейчас модно. Но я не поверю! Ты же мой сын. И ты служишь высокому.

– Но я-то хотел не служить, а быть, мама! Я хотел стать академиком и жить соответствующей жизнью! Быть мастером, а не подмастерьем. Как мой дед! И пусть природа не наделила меня такими талантами, больше унижаться в попытках обмануть других не желаю! И просить больше ни у кого ничего не хочу! – закричал сын в трубку.

– Но ты же занимаешься творчеством. И я занимаюсь творчеством. Разве этого мало?

– Опять ты за старое. О каком творчестве ты говоришь? Твердить одно и то же год за годом? Ты просто хочешь быть лучше других и потому выдумала эту сказку! Обычное тщеславие.

– Как ты разговариваешь с матерью? Не забывай, ты мне многим обязан!

– Это уж точно! В числе прочего, что жил в стране кривых зеркал.

– Что с тобой происходит? Я тебя не узнаю. Ты где находишься?

– В Париже.

– Но Светлана говорила, что ты в Барселоне.

– Я теперь быстро перемещаюсь по свету.

– Но это же стоит очень больших денег, – в интонации матери послышался обычный при упоминании денег укор. И Юлиан тут же представил ее смиренно склоненную на бок голову.

– Для меня нет.

– Ничего не понимаю. Когда ты приедешь?

– Не знаю.

– Но у тебя есть обязанности.

– К черту все обязанности! Сыт ими по горло, – снова закричал сын.

– Что ты имеешь в виду?

– Боюсь, ты не сможешь этого понять. Пока, мама.

Все, что довлело долгие годы – тирания тещи, доминирование жены, засасывающая рутина бесперспективной работы, – весь этот тяжелый мучительный груз с приходом больших денег разом свалился с плеч. И навьючивать его на себя вновь у новоявленного миллионера не было никакого желания. Новая роль пришлась ему по душе.

С другой стороны, в его прошлом осталось много доброго: хорошие дети, забота и любовь Светланы, достойная профессия. Но все было так тесно переплетено между собой, так запутано, что теперь казалось неразделимым. И потому ему требовалось время.

А пока можно было наслаждаться свободой и могуществом. Утвердить свою самость. Покорять красивых женщин, которых находил привлекательными он, а не тех, что находили его.

Изнурительная потребность доказывать всем подряд свое интеллектуально-духовное превосходство куда-то испарилась. На смену ей пришло ощущение независимости.

От этих мыслей Юлиан быстро успокоился и перезвонил маме:

– Извини меня, мама. Наговорил тут тебе всякого. Ты не принимай всерьез. Если что понадобится, набери. Я все устрою. Все, целую.

Миллионер вошел в номер няни и ребенка. Вид Никиты его умилил. Он всегда любил возиться с малышами. И сейчас, с радостью опустившись на колени, принялся тискать пухленькую девочку.

Потом он посмотрел в окно. Перед ним расстилалась площадь Согласия. На него снисходила благодать. Он не испытывал больше ни к кому никакого раздражения. Юлиан радостно улыбнулся и набрал Резину. Тот не заставил себя долго ждать.

– Алло, – раздался недружелюбный голос. Наверняка на дисплее его телефона отобразилось имя «Юлиан». Видимо, обида еще жила в сердце товарища.