Смешанный brак - Владимир Шпаков Страница 31

– Я ведь ликвидатором был: сражался со стихией видимой и невидимой. То есть с огнем и гамма-излучением. В первом случае победа осталась за мной, во втором, увы, стихия нанесла мне урон.

– Ты это называешь уроном? – саркастически усмехается Рая.

– Я называю это: судьба. – Гога поднимает стаканчик. – Ну, за судьбу!

Когда выпивают, Сэм говорит:

– В Припяти рыси живут прямо в домах. Прикинь: в двухкомнатной квартире – настоящая рысь! Это ж улет! А еще там лоси и зайцы по улицам бегают, можно сказать: город оккупирован дикими животными!

– Да? – не унимает сарказма хозяйка. – Откуда тебе это известно, если вы не доехали? Вас же на грузовике Васька-пастух обратно привез!

Сэм указывает на Гогу.

– Он мне рассказал. И так мне захотелось увидеть рысь… Погладить ее захотелось…

– Тьфу на тебя! Она бы тебе руку откусила, и правильно бы сделала!

Рая придвигает стул ближе, чтобы начать обстоятельный рассказ о жизни. Почему нет? Приехал гость из заграницы, значит, он должен знать о том, что сами они из Сибири, завербовались сюда как ликвидаторы, да так и остались. Почему не уехали из Зоны? Уезжали, им и квартиру в Гомеле предоставили, но они ее продали и купили этот большой дом. Здесь многие так делают; к тому же деревня чистая: уже год назад было меньше десяти кюри, а сейчас и тех не наберется. К ним из Добруша каждый год наезжают специалисты, замеряют и говорят: почти норма, пора гробовые снимать! О «кюри» я имею представление, но что такое – «гробовые»? Ну как же, нам всегда за проживание в зоне доплачивали! А сейчас перестанут доплачивать; и помощи иностранной нет, а ведь раньше так замечательно было…

– Что было замечательно?

– Иностранная помощь. Тут какой-то итальянский фонд программу благотворительную придумал… Забыла: вы сами откуда? Не из Италии?

– Я из Германии.

– Германских программ не помню, врать не буду, но итальянцы нас крепко выручили. Детишкам нашим каждую неделю привозили и соки, и фрукты, а в школе специальный педагог с ними занятия проводил. Занимались на компьютерах, играли в теннис, рисовали, но потом – как отрезало. Свернули, то есть, программу, теперь эти охламоны по улицам бегают или коров дразнят. А наши коровы – они ж запросто могут на рога поднять! И прыгучие такие, любую изгородь в два счета перепрыгнут! Хорошо, мой не бегает дразнить, зато теперь дома торчит безвылазно. Раньше хоть отвезешь его на занятия, он там с ребятами пообщается, а сейчас…

Младшее поколение обнаруживается в большой комнате, куда мы перемещаемся для настоящего застолья (кухня была лишь прелюдией). В углу я вижу худощавую спину подростка, что сидит за столом, уткнувшись в экран компьютера. А еще вижу картину на стене, изображающую сотканного из пламени демона, читающего Библию. Внизу, не превышая размером демоническую стопу, нарисованы многоэтажные дома, заводские трубы, и все это рушится, сгорает в пламени… «Если это китч, – думаю, присаживаясь за стол, – то довольно эффектный. Будь жив Отто Дикс или кто-то еще из наших экспрессионистов, они, не исключено, воплотили бы чернобыльскую тему точно так же…»

Додумать мешает очередной подсунутый стаканчик: мужчины берут реванш, пока Рая готовит мраморную говядину. А я вдруг вспоминаю одного русского, с которым когда-то говорил о Чернобыле. Тот с горящими глазами объяснял мне суть названия: мол, чернобыль – это полынь, а звезда «полынь» упоминается в Апокалипсисе! Его почему-то страшно возбуждало то, что катастрофа предсказана в Библии; последствия катаклизма, похоже, занимали рассказчика меньше. Да и Франц не раз говорил о странном эсхатологическом экстазе, в каковой впадают русские, называя это состояние души: гори все огнем!

– Как называется эта живопись? – вежливо интересуюсь.

– Закат Европы, – отвечает Гога, и я вздрагиваю. Как, почему?! Причем здесь Европа?!

– Странное название… – говорю.

– И я считаю: странное. А вот он, – Гога тычет пальцем в спину подростка, – считает, что правильное. Ты где это раскопал, а? Про закат?

– В интернете, – не оборачиваясь, отвечает подросток. – Там много про Шпенглера написано, и не только про него. В интернете – все есть.

– Ага, – кивает отец, – поэтому ты и не вылезаешь из своего интернета… Нашел эту картинку, потом где-то напечатал, теперь любуйтесь! Вот, оказывается, для чего ему итальянский компьютер!

– Компьютер не итальянский, он сделан компанией «Microsoft», это в Америке.

– Видишь? Ты ему слово, он в ответ – десять!

Я с интересом разглядываю беловолосую голову, где роятся столь нетипичные для юноши мысли. В моей голове мысли уже путаются, потому что голова пьяная. Мне постоянно подливают, невзирая на протесты, и в ушах не смолкает гул, будто шумит море. Сквозь шум моря слышу имя: Анатолий – так представляется подросток.

– О’кей, Анатолий, – говорю, – так почему все-таки закат? Ты разве был в Европе? Ты видел этот закат своими глазами?

– Чтобы знать, – солидно отвечают, – не обязательно видеть. Да ваши сами об этом пишут! Вот, например, Паоло Донатти, профессор из Болоньи…

– Кто-кто? – спрашивает Гога.

– Паоло Донатти. Он как раз итальянец, самый натуральный. Так вот он пишет, что народы Европы сейчас присутствуют на собственных похоронах! Их, говорит, погубило процветание, слишком беззаботно живут!

– Возможно, твой профессор в чем-то прав, – отвечаю, – но лучше все-таки видеть своими глазами, а потом выносить суждения.

Спина мальчика вдруг деревенеет.

– Увижу когда-нибудь… – бормочет он. Следует минутная заминка, и опять он стучит по клавиатуре.

– Вообще-то меня ваша Европа не очень занимает, я больше сетевые игры люблю. Знаете игру под названием «Сталкер, или Зов Припяти»? Нет?! Зря, если бы попробовали, вам бы понравилось. Я, между прочим, чемпионом в ней стал!

– Это точно, – подтверждает Сэм, – стал. Он дольше всех там живет, в этой компьютерной Зоне. Тем, кто первые в игру вошли, давно кирдык, а этот ни в одну ловушку не попал!

– И не попаду. У этой сетевой игры постоянно интерфейс меняется, но я все отслеживаю и заношу в память. Тут ведь главное – быть готовым к неожиданностям, в этой игре вообще нет повторов. Знаете, что такое: программа симуляции жизни?

– Нет, – мотаю головой, – не знаю.

– Тогда объяснять бессмысленно. Если честно, то я… – Анатолий заливисто хохочет. – Я просто взломал программу! Ха-ха-ха! Поэтому я ее всегда опережаю на ход, и она меня никогда не убьет!

Солидность с него слетает, как шелуха, он превращается в обычного мальчишку, любящего проказничать и нарушать данные взрослыми установления.

– Ах, ты… Молодец, все-таки – молодец!

Гога встает, пошатываясь, и целует сына в темечко.

– Ну, ты, чего колешься своей бородой…