Моя преступная связь с искусством - Маргарита Меклина Страница 31

«Я назначила встречу с кузиной, ведь мать сожгла все фотографии перед отъездом в Америку, две ночи в Ереване сидела на пепелище, устроенном в унитазе, края стульчака даже расплавились и пожелтели, зачем, говорит, вести их с собой, они и так перед глазами стоят».

«Вы про что?» — отшатнулась Наседка.

«У кузины — те же самые предки, и я с ней договорилась, что сделаю сканы, для своих потомков, для Раффи, чтоб знали, кто их породил».

Маргарита взяла за руку Раффи и, перешагивая через футляры от инструментов и спотыкаясь о пустые пивные банки, уехала на зеленом пикапе. Все, казалось, было рассчитано правильно, и цервикальная жидкость, и базальная температура, но зачатия не случалось. Казалось, что за планированием живой жизни скрывалось проклятие; рассудок боролся с никак не объяснявшимся врачами бесплодием и ставил диагноз: магический сглаз.

3

Эту гоночную, длинную, узкую жестяную машину на фотографии она до сих пор могла представить до мельчайших деталей.

Сзади плескалось черно-белое озеро, а на переднем плане стояла шестилетняя Маргарита в совершенно незапомнившемся, незнакомом ей платье, с продолговатым предметом в руках.

Когда они возвращались на дачу с вокзала, по пыльной дороге, она увидела на траве за забором детского сада игрушку и упросила отца спрыгнуть туда и ее взять.

«Только сломанная!» — передавая ей «гонку», сказал легконогий, с воздушными рыжеватыми волосами отец, но она прижала машину к груди.

Дома он помог ей скрепить верхнюю и нижнюю половины машинки резинкой: у жестяного сокровища были толстые, с красными ободами, колеса с рифлеными шинами, и яркожелтые, нарисованные на боках, номера. На пластмассовое сиденье можно было сажать человечков.

Прабабушка глядела на Маргариту светлыми льдинками глаз.

У прадедушки был лапсердак и какой-то колпак. Дедушка стоял, окруженный рабфаком. Бабушка-географичка сидела рядом с классным руководителем Иваном Абрамычем в гимнастерке с медалями, выделявшимся на фоне давно истлевших школьниц в коричневых платьях. Бабушка приглашала Ивана Абрамыча к себе в гости, и он расхваливал ее соления и форшмак, а потом дал рекомендацию в партию. Вот эта рекомендация в партию в семейной памяти и осталась, да еще малосольные огурцы.

Фотографии начала двадцатого века уже ничем не отличались от фотографий самой Маргариты, снятых в тысяча девятьсот восьмидесятом году, когда ей было шесть лет. Они потемнели, будто попали под грязный сапог; бумага была зернистая, темная, будто из печки, и уже мертвые люди ничем не отличались от тех, кто еще жил.

Родственники же все были друг на друга похожи, так как время стерло черты и оставило на потускневшем фоне лишь светлые пятна. Расплывшиеся надписи на обороте, овалы лица.

Множественные лица ухнувших в яму истории предков сливались в одно: в девочку в темном, отороченном белым воротничком, платье, державшую гоночную машину, состоящую из двух половинок. Машинка была одна; однодневные тексты о полусостоявшихся, полностью состарившихся музыкантах можно было множить бесчисленное количество раз. Захлестнуло чувство собственной ограниченности, когда вырваться за пределы себя получалось лишь при помощи дополнительной плоти. Она подумала, что ничего не понимает ни в Z.Mannne, ни в блюзе, ни в «Бразос» и опять запорет статью.

Праматери соревновались с зеленой жестянкой.

Все они нарожали по девять-десять детей, за исключением сестры деда из Минска: мужа ее заботили только трактора и репортажи из Биробиджана, куда он почему-то хотел перебраться; она мучалась и завлекала его, но безуспешно, а потом он осунулся и стал есть только протертую пищу, но она по-прежнему приходила к нему раз в неделю «за дочерью или за сыном», как заводные часы. Счастье стукнуло в матку через пять лет после унизительных, убогих попыток его соблазнить (надевала пышные юбки, красила губы, рассказывала срамные байки), — и вот в фотоальбоме младенческие, обведенные чернилами по контуру, пальчики, а еще через год началась Вторая Мировая война.

C таким трудом пришедший ребенок ушел легко, под залпами автоматов уснув на материнской груди.

Имен остальных мужчин и женщин Маргарита не знала; армянских предков уничтожили турки, евреев — немцы, русских — соседи с большими ушами и маленьким сердцем, приникшие к стенке, коллективизация и Советский Союз.

Она подцепила полиэтиленовую, приникшую к фотографии, пленку, достала себя и положила на прозрачное стекло сканера лицом вниз.

Тетя матери пережила блокадный Ленинград, потеряла в голод двух малышей: они стояли на невысокой скамье, двухлетний и четырехлетний, каждый со своей стороны держась за ухо медведя в полупустой, как рай, фотостудии.

Маргарита прикрыла себя пластмассовой крышкой, нажала на зеленую кнопку, волна света прошла справа налево; Маргарита, зажмурившись, ощутила в пояснице резкую боль.

Тетя матери трудоустроилась после войны крановщицей, застудила придатки и в пятьдесят лет ее увезли на Ковалевское кладбище. Со своими сестрами она не разговаривала после какой-то глупой размолвки, и даже на похороны, не то что в больницу, одна из сестер не пришла.

Под крышкой лежал крутой лоб Маргариты и «гонка». Из-за неудачного разрешения на скане вышел нечеткий продолговатый предмет, но с каждой новой попыткой к Маргарите возвращались кадры и клеточки детства.

Ей было шесть лет. Бечевкой она привязала «гонку» к велосипеду и, затащив его на пологую горку, вскочила в седло и ринулась вниз, ногами не успевая за бешеным прокрутом педалей. «Гонка» подпрыгивала сзади и тарахтела. Сидевшие на поленнице бабки что-то кричали. Одна из них протянула клюку через дорогу; Маргарита попыталась объехать и чуть не грохнулась в пыль. Маргарита подумала, что если бы «гонка» сейчас попалась ей в руки, она абсолютно также прижала бы ее к сердцу, несмотря на прошедшие тридцать лет.

Отложила в сторону прадедушку в армяке и «Оганеса», подростка, которому удалось бежать от армянских погромов. «Эти потом, Оганес никуда не уйдет!»

При помощи компьютера начала размножать сканированных Маргарит; из принтера вылетали глаза в пол-лица, кудрявые волосы, крутые лбы, становясь все лучше и лучше. Раффи подбежал к принтеру, собрал распечатки.

Маргарита знала, как держать руль, чтобы он вильнул в сторону, когда замечала клюкастых старух. Знала, как падать набок с велосипеда, чтобы не сломать руки, а только поцарапать колени. Но не могла контролировать живую материю при помощи графиков, палочек, дозированного до доскональности секса.

Раффи носился с чучелом серебристой лисы, привезенной из Петербурга кузиной, во время каждой пробежки через всю комнату с размаха налетая на стену. Несколько раз со стены слетала акварель Петропавловской крепости.

Пробежав мимо стола, Раффи его неловко толкнул, и лежавшее на нем фото с «гонкой» упало. Не заметив, Раффи наступил на него башмаком.

Кровавая маска застлала лицо, в висках стучал жар, в такие моменты она не могла с собой совладать. Потащила за шиворот, чтобы оттащить от себя, на кого он сейчас наступал, высвободить себя из-под его башмака.