Maxximum Exxtremum - Алексей А. Шепелев Страница 31

«Лёша-а, тебе надо выпить хотя бы бутылочку пива», — пролепетала она. Какое тут пиво! когда такая метафизика! Но с ней я спорить не стал — тем более что хотелось курить и выпить ведро водки или какого-нибудь денатурата! Я спросил, купить ли ей, она отказалась — это невероятно!! — сказала: только побыстрей.

Я пошёл в ларёк, вяло рассуждая над этим феноменом. Вечером я выпил одну бутылку, а она две — пить-то вроде ни к чему — всё и так было «хорошо»… Хотя его и ненавижу, купил бутылку крепкого, быстро выпил по дороге и… всё перевернулось — я набросился на неё и вдохновенно, самозабвенно и не обращая внимания на её равнодушие, овладел ею ещё три раза. Ничего хорошего, но всё-таки была какая-то плавность движений, тепло — куколка-то с подогревом!

Мы покурили на кухне — она голая, я в трусах. В глаза было смотреть не стыдно. Я обнял её: «Дай я тебя, дочечка-пышечка, подниму», — она была конечно против, думая, что мне с ней не совладать. Действительно, она была тяжёлая — если б это было что-то иное, чем она, например, мешок с картошкой или цементом, я вряд ли оторвал его от земли, а тем более донёс до дивана и бережно положил. Телевизор всё работал, и мы обратили на него своё внимание. Все каналы уже отрубили, осталась только какая-то музыкальная срань, кажется, по 6-му. Во всех клипах показывалась попсовая идиллия — в разноцветно-яркосветном клубе или на солнечном пляже поют, танцуют, извиваются в рамках так называемой эротики гладкотелые загорелые тёлки (вот уж поистине мясо — не зря придумано словце «аппетитный»!) и мускулистые безбородые пидорки, улыбающиеся так белозубо и сладко, без всякой тени рефлексии или брутальности, что мне даже трудно предположить, чем они в нашем мире так осчастливлены — не иначе, как сам Христос лично засвидетельствовал им свою благодать — что маловероятно, я бы — как ни мирен и смиренен — пересадил их с хуя на кол. Я подумал, почему мне хотя бы на самом поверхностном уровне потребления товара и плоти нравятся эти женщины, их красивые упаковки — я бы, как говорят тинэйджеры, набросился бы сразу вот на эту, на эту и эту — я так и пялюсь на их нескончаемые холёные прелести, а так называемые мужчины вызывают рвотный рефлекс самим своим присутствием на экране… А Зельцеру… — я заглянул в её глаза, в которых мелькали отражения всей этой прелести гадости — ротик изображал некоторую улыбочку — вот ей они как пить дать нравятся — для кого-то ведь это показывают — вот для кого, вот кем обусловлено их глянцевитое существованье — появилось непреодолимое желание съездить ей по мордашке, а потом забить, замесить до состояния не то что мяса — фарша! Я поднялся, оперевшись на левую руку, а правую медленно протягивая к её улыбающимся и совсем не брутальным губкам — проверяя расстояние и траекторию… «А ты прикинь, — внезапно сказала она своим неподражаемо-брутальненьким вокалом, я даже вздрогнул, — сзади вылезают чуваки с ножами и давай кромсать всех этих блядей!.. — на экране мелькал шикарный строй танцовщиц на берегу моря, — а вот этому пидору, — показали приарабленного вида слащавое существо, — прям финку в жопу! И тут такая кровь заливает весь экран, всех их месят и шинкуют… Чувихи с отрубленными ногами барахтаются в волнах прибоя, блядь! А пидрила, корчась, с разодранным как у Гумплена ртом всё пытается петь!..» Я от души смеялся, приговаривая: «Жестоко! — чуть-чуть помягче!.. но справедливо, справедливо…», целуя её в лоб. Но однако, подумал я, вся эта кровавая мясорубка и прочие упыри и вурдалаки (в том числе и в гриме) в принципе то же самое, и она насмотрелась этого по этому же ящичку в этом же часу ночи, только по другим дням недели (в программе ΜΤV «Hardzone»), лёжа с другим своим ёбырем — скажите, как его зовут?! — Василий МС Ручкин, лучший гитарист и звукач Тамбова! Вновь захотелось её покалечить, но я только стал целовать её, непонимающую, мять и вскоре попросту трахнул…

Я хотел сплестись с ней и заснуть прижавшись друг к другу, но она противилась. Я сказал, что всегда сплю на правом боку, поэтому вынужден отвернуться. «Вот и хорошо, — сказала она, — а то ночью ещё будешь приставать, как в тот раз» (а я уж и не помню!..) и, конечно, она не стала обнимать меня сзади сама, а тоже отвернулась.

Никаких восторгов, никаких объятий, никаких договорённостей о новой встрече. Она поехала в свой колледж, я — сами знаете куда и что…

32.

Вот так мы и жили… Я стал ходить к себе на кафедру — часам к трём, когда уж появляться там было ни к чему, и названивать оттудова ей (обычно я мало пользовался телефоном, а если уж надо было позвонить, заходил к Саничу). Её то не было дома, то у неё были какие-то дела — но я был настойчив и навязчив…

Вскоре опять был футбол, Саша не смог пойти. Я позвонил ей. Она сильно опоздала, из-за чего мы не смогли зайти в «Спорт», но я купил билеты и хатдогов с пивом. Без Санича было конечно не так весело. После матча я конечно надеялся на лучшее. Мы шли по Советской, я приглашал её на Кольцо, чтоб там посидеть, выпить, а потом поехать к ней. У неё заколол бок, она остановилась, согнувшись, лицо её исказила неподдельная гримаса боли — я старался быть заботливым, но она отвечала грубостью, сказала, что скоро развалится на части, что всем по хую, что мне по хую, что мы с моим Саничем пидоры, что ей по хую. Я купил «Бонаквы», она выпила таблетку, ей немного полегчало, и она уехала…

Меня бросили — вот что я почувствовал, чуть ли не пиная от злости дома, деревья и прохожих. Я стал утешать себя, что действительно выглядит она неважно, в смысле вообще — что мне в ней проку — больная, старая, толстая, низкорослая, грубая, вульгарная, фригидная, тупая наркоманка и алкоголичка! — твердил я, устремляясь на Кольцо к хорошеньким доченькам-мохнушечкам. Их не было, я сидел один — даже пиво было пить в падлу; как потемнело, пошёл домой.

Вечер, тихий, свежий, горят огни, шелестит вода в фонтане, парочки гуляют, сидят целуются, люди спешат к магазинам, к ларькам, покупают нужные вещи — вино и пиво, закуску, презервативы. Я еле отстоял в «своём» ларьке спонтанную вечернюю очередь, купил сигарет. Лучше не пить. Писать уже нельзя. Больше ничего нет.

весна свирепствует

с ножом в руке

если ты не держишься

за существо парное копытное —

на высоком плоском каблуке —

из каждого куста

из каждого цветка

она пускает скальпель —

с квадратными порезами

сочащийся и пьяный

ползёшь домой и прячешься

и не водой горячею

смываешь кровь и слёзы

и тут в окно врывается

ее рука зелёная вражеская

и ты уже корячишься

разваленный на части…

…черно-белое что-то…

магический аромат

свежевы…мытого пола…

где же мне такую найти

чтобы хвататься за неё и говорить:

девочка ты моя уведи меня

из небытия…

гниющие в кружовнике

выдавленные мелкии

ягодки-дрисня…

я… я…

Мысль сама собой приходила к одному. Но нет, нет — завтра будет новый день — смотрите ОРТ, конечно же — пасибочки, Катинька, — и может быть всё — или хоть что-нибудь! — изменится…