10 минут 38 секунд в этом странном мире - Элиф Шафак Страница 31

На окне замерли капли влаги. Она дотронулась до одной кончиком пальца, подержала секунду и отпустила, наблюдая за тем, как капля покатилась вниз. Где-то внутри пульсировала боль, но в какой части тела, определить было сложно.

– Не звони нам больше, – сказал он. – А если позвонишь, мы скажем оператору, что не станем принимать звонок. У нас нет дочери по имени Лэйла. Ты не заслужила этого имени – Лэйла Афифа Камила.

Когда Лейлу впервые арестовали и засунули в фургончик к нескольким другим женщинам, она сжала ладони вместе и сосредоточилась на кусочке неба, видневшемся между прутьями оконной решетки. Еще хуже, чем с ними обращались в полицейском участке, обычно оказывался последующий осмотр в венерологической больнице Стамбула – месте, которое она посещала регулярно в течение многих лет. Ей выдали новое удостоверение, на котором аккуратными колонками были написаны даты ее осмотров. Если бы она пропустила хотя бы один, ее тут же задержали бы. И тогда пришлось бы провести остаток ночи в тюрьме, а затем вернуться во все ту же больницу и снова сдать анализ на те же заболевания.

Туда-сюда – из полицейского участка в больницу, а потом обратно.

Шлюшкин пинг-понг – так называли это проститутки.

Во время вот такого визита в больницу Лейла познакомилась с женщиной, которая стала ее первым лучшим другом в Стамбуле. Юная и тонкая африканка по имени Джамиля. У нее были круглые и до невероятности яркие глаза с полупрозрачными веками и волосы, стянутые в кукурузные рядки, ее запястья казались до ужаса тонкими, к тому же они были испещрены красными отметинами, которые она пыталась скрыть с помощью многочисленных браслетов. Джамиля была иностранкой и, как все иностранки, носила с собой ауру далеких земель. До этого они виделись много раз, но никогда не говорили друг другу ничего, кроме приветствий. Однако к тому времени Лейла уже выучила, что женщины, пойманные в разных уголках города – и местные, и не местные, – принадлежали к племенам невидимок. Членам различных племен общаться было не положено.

Каждый раз, когда они обе попадали на осмотр, девушки садились на скамьи, стоявшие по всей длине коридора, в котором так разило антисептиком, что привкус его ощущался даже во рту. Турецкие проститутки сидели по одну сторону коридора, а иностранки – по другую. Поскольку женщин вызывали в кабинет для осмотра по одной, ждать приходилось невыносимо долго. Зимой они засовывали ладони под мышки и разговаривали вполголоса – берегли энергию на предстоящий день. Это отделение больницы, которого старались избегать другие пациенты и персонал, никогда нормально не отапливалось. Летом женщины могли лениво разваливаться, ковырять болячки, убивать комаров, жаловаться на жару. Они снимали туфли, массировали усталые ноги, и в воздух проникал слабый характерный запах, становившийся все интенсивнее. Иногда кто-нибудь из турецких проституток отпускал резкое замечание в адрес врачей, сестер или кого-нибудь на противоположной скамье, в адрес иностранок, захватчиц, и поднимался хохот – правда, совсем недобрый. В таком тесном помещении враждебность возникала и начинала перемещаться со скоростью электрического разряда, но и исчезала она тоже мгновенно. Местные особенно недолюбливали африканок, которых обвиняли в том, что они отнимают у турчанок работу.

В тот вечер Лейла посмотрела на юную чернокожую женщину, сидевшую напротив нее, и ничего чуждого в ней не заметила. Вместо этого она увидела ее плетеный браслет и вспомнила свой – тот, что потеряла. Женщина пришила этот талисман к внутренней стороне своего кардигана. Вспомнив обо всех талисманах, которые ничуть ей не помогли, Лейла отметила про себя, как чернокожая прижимает к груди рюкзачок – словно ее вот-вот выкинут отсюда, пусть даже и не из страны, а в ее манере поведения она узнала себя и уже привычное одиночество.

У Лейлы возникло странное чувство, что с таким же успехом она могла бы смотреть на свое собственное отражение.

– У тебя красивый браслет. – Лейла указала на него подбородком.

Медленно, почти незаметно другая женщина подняла голову и направила на Лейлу свой прямой взгляд. Пусть она ничего не ответила, однако выражение ее лица осталось спокойным, что заставило Лейлу продолжить разговор.

– У меня был почти такой же, – подавшись вперед, произнесла Лейла. – Я потеряла его, когда приехала в Стамбул.

В коридоре повисла тишина, и одна из местных проституток выдала непристойный комментарий, другие захихикали. Лейла, уже начавшая жалеть, что заговорила с темнокожей, опустила глаза и погрузилась в собственные мысли.

– Я сама делаю… – проговорила женщина, когда уже все решили, что она никогда не откроет рта. Она говорила протяжным вымученным шепотом, немного хрипловатым, и на ломаном турецком. – Для всех разные.

– Ты выбираешь цвет для каждого в отдельности? – заинтересовавшись, спросила Лейла. – Здорово! А как ты понимаешь, какой надо выбрать?

– Смотрю.

С тех пор во время каждой новой встречи они перебрасывались всего несколькими словами, делились какой-нибудь мелочью, когда слов не хватало, пустоты заполняли жесты. А потом, как-то днем, спустя месяцы после их первого разговора, Джамиля потянулась к соседке с противоположной скамьи, словно ломая невидимую стену, и опустила что-то очень легкое Лейле в ладонь.

Это был плетеный браслет – сиренево-голубой, вересковый и темно-вишневый в оттенках пурпурного.

– Это мне? – тихо спросила Лейла.

– Да, твои цвета, – кивнула темнокожая.

Джамиля, женщина, способная заглядывать в человеческие души, замечая в них то, что ей было нужно, так открывала людям свое сердце.

Джамиля – одна из пяти.