Пока мы рядом - Ольга Литаврина Страница 30

Ребята, помните еще одно стихотворение из стихов, найденных нами на кухне у Кирилла? Чьи они, эти строчки, так некстати звучащие у меня в памяти все последнее время?

Я изменчивым счастьем, кумиром моим,

Точно женщиной, в жизни обманут,

Мне остался лишь этот неласковый дым

И коварные чары дурмана…

Но в плену фантастических призрачных грез,

В царстве теней и варварских масок

Я напрасно не лил по ушедшему слез, —

Я смеялся бредовости красок;

А в придуманных мною веселых лесах,

Где бродили ручные олени,

Я забыл, наконец, о твоих волосах

С горьким запахом белой сирени…

Правда, сам я в бредовых тенетах тону —

Ни на том берегу, ни на этом.

Я игрок. Я остался один на кону

С самой мелкой разменной монетой.

А ты помнишь, чьи это стихи, Кир?

Мне было тридцать лет, когда родилась Бесси. А через каких-то семь лет моя любовь, радость, достаток, все мои заоблачные карьерные планы и впрямь оказались разменной монетой, и за нее не купить было даже элементарную безопасность для моей дочери.

А таблетки, конечно, помогли. Первое время я особо не чувствовала их действия, но Дик убедил, что эффект наступит не раньше чем через месяц. Почему я пошла на это, позволила втянуть себя? Очень просто – мне нужна была какая-то анестезия от горькой английской действительности, иначе я просто сбежала бы оттуда. Разве это не было заметно еще тогда, в 88-м, когда мы приезжали в Москву и виделись с тобой, Вайтмастэнг? Впрочем, тебе, видно, было не до меня, ты недавно женился, и твоя Маринка постаралась максимально сократить время нашей встречи. А тетке, обомлевшей при виде импозантного мистера Сименса, было, как всегда, наплевать на меня.

Теперь, впрочем, сбежать без Бесси я уже не имела права. А разве могла я оторвать ее от английского образования и благополучного и внешне любящего отца? Тогда я не сумела ответить себе на этот вопрос. А потом – стало уже поздно.

Итак, фэнтези. Конечно, я знала название и отчасти состав этих таблеток. Как знала и то, на чем строится главное благосостояние Ричарда. Знала еще с тех пор, когда, привезя его в 88-м в Москву знакомить с родственниками, впервые увидела отчетливо и резко его лицо. Из главного героя индийских фильмов, из Раджа Капура, Сименс на эти несколько дней превратился буквально в карикатурного героя – акулу-капиталиста. Все его время было распределено на деловые встречи и переговоры. Меня он почти не замечал, даже в театре с нами встречались какие-то нужные для его бизнеса люди. Но я не располагала еще должным опытом, еще не развеялась моя легкая симпатия к нему, и мне хотелось думать, что Сименс так озабочен и так самоотверженно трудится над созданием материального благополучия нашей семьи. А подобное даже у меня после комнат на Бакунинской вызывало некоторое уважение. Так что вернулись в Оксфорд мы еще дружнее, чем когда-либо. Тем более что довольный результатом переговоров жених преподнес мне такое бриллиантовое колье, какого никогда не было даже в мечтах ни у одной девушки из нашей модельной группы.

Да, оставшись одна, без Бесси, я сознательно и полностью «испытала» таблетки. И мне понравилось. Где-то через неделю всего две таблетки в день стали надолго придавать мне бодрость в теле и душевное веселье. Острые проблемы как-то незаметно сглаживались, горькие мысли, как и следует при анестезии, притуплялись, все вопросы казались несложными и вполне разрешимыми.

И вместо того чтобы бездельно мотаться по комнатам и предаваться опустошающей грусти, а то и – чем черт не шутит? – просто и примитивно сдружиться с бутылкой, я потихоньку нашла себя еще в одном занятии – стала писать стихи и рассказы. Стихи о Средневековье, о путешественниках и монахах, коротенькие смешные четверостишия. Никогда не думала, что живая вязь родного языка так податлива, а слова так гармоничны и совместимы, как цветные стеклышки в калейдоскопе.

Словом, тоска моя ушла, я стала даже давать небольшие приемы, куда охотно стекались семьи преподавательского состава. Я блистала на файв-о-клоках и писала ободряющие письма Бесси, уверяя ее, что после школы мы вместе уедем куда-нибудь. У меня даже завелись поклонники, пенявшие мистеру Сименсу, что тот скрывает красавицу жену за семью запорами.

А Сименс тоже блистал перед гостями живостью и остроумием, а оставаясь со мной, прятал мои стихи и с грустью наблюдал, как я радостно навожу порядок в индийской коллекции Лакшми-рани. И скоро я научилась читать в его глазах и вспоминала одну лишь досадную малость: все прекрасно, жизнь солнечна и полна чудесных планов, но… только при одном условии – уверенности в наличии двух таблеток наутро. В том, что это условие непременно и обязательно, я однажды имела случай убедиться.

Вечером под Рождество Сименс как-то пришел домой без сил и буквально рухнул на банкетку у двери. Я впервые увидела его таким. Лицо его было даже не бледным, а каким-то серым, глаза покраснели, а руки мелко и непрерывно дрожали. Меня стесняться ему было нечего, а прислуга в праздник всегда имела отгул.

– Мэй, дорогая, – заговорил муж каким-то глухим дребезжащим голосом, – срочно пошли телеграмму в школу, чтобы Бесс задержали на Рождество. Хотя бы на два-три дня! Я очень болен и раньше не выкарабкаюсь.