Американская история - Анатолий Тосс Страница 30

— Или даже все наоборот. — Миша махнул рукой, как бы зачеркивая свой прежний сценарий, так что пиво, которое он держал в ней, тонкой струйкой увлажнило мое злосчастное ковровое покрытие. Но он даже не заметил этого. — Все по-другому, представь, Василий, наоборот, что ты влюблен по уши, как в книжках, и в постели ты как раз со своей этой самой единственной избранницей, и душа твоя мечется, и смущен ты безмерно, и сердце твое скворчит от неописуемого волнения. Тебе бы отлежаться, Вась, прийти в себя, успокоиться, и, глядишь, все в порядке будет. Но нельзя, Василий, потому как та, единственная твоя, уже и дышит тяжело, и глазки от возбуждения закатывает, и не потому, может быть, что так уж хочется ей войти с тобой в любовную связь именно сиюминутно. А потому, что она в женском своем наитии полагает, что именно так она и должна себя вести, чтобы ты ее оценил по-настоящему. И понимаешь ты, Василий, что никак не можешь ты осрамиться, и мысль эта еще сильнее волнует и давит тебя, так как, когда боишься ошибиться, всегда как раз и ошибаешься. И не получается у тебя, так или этак, но не получается. Или получается, но плохо, и поди ты теперь рассказывай и объясняй, что случилось все так неудачно именно из-за безмерной твоей любви.

Тут я поняла, что мне лучше всего отойти, что они уже разбираются между собой и без меня разберутся лучше и что, наверное, не так уж не права была Катька в своих оценках, когда по секрету пересказывала мне Мишины странные истории.

Я подошла к Марку, который разговаривал все с той же девицей, и на правах собственницы, подтверждающей право на исконно свое, обняла его за талию.

— Так как, милый, не скучаешь? — спросила я нежно.

— Нет, нисколько, — ответил он и, положив мне руку на плечо, прижал к себе, как бы давая понять, что, мол, не волнуйся, я так, просто болтаю, пока ты занята.

— Хорошо, — сказала я, убирая свою руку и плавно освобождаясь от его, — я тогда пойду к гостям.

Я на самом деле не собиралась стоять на страже рядом с ним, мне достаточно было вот так, движением, жестом, взглядом, сказать ему: я помню о тебе, я здесь, близко, если я нужна тебе. Он посмотрел на меня и улыбнулся понимая.

Я присоединилась уже не к кучке, а, скорее, маленькой толпе, сбившейся вокруг Катькиного нового мальчика, в пылу спора или не замечавшего Катькиного интимного разговора, или замечавшего, но, будучи уверенным в себе куда более, чем, например, я в себе, не желающего вмешиваться в эти любовные ностальгунчики. Он говорил резко, почти грубо, но грань не переходил и, хотя был, казалось, возбужден то ли выпитым, то ли азартом спора, то ли и тем и другим, говорил дельно, взвешивая слова и грамотно отражая выпады оппонентов.

Оппонентами были все остальные, и мужчины и женщины, раскрасневшиеся и тоже возбужденные, даже скорее возмущенные, и мне стало интересно, чем он их так завел.

Конечно, Матвей имел преимущество перед ними всеми — при всем своем запале, он-то и был единственным, кто сохранил хладнокровие, и я догадалась, что ему доставляет удовольствие быть одному против коллектива, и потому он их всех и спровоцировал наверняка вполне умышленно. Он обращался как бы к Мите — высокому и субтильному, лет под тридцать, но выглядевшему куда как старше, — а на самом деле ко всей шумной толпе, окружавшей его.

— Да нет, — говорил Матвей, — страна здесь ни при чем, страна чудесная, нечего на нее пенять, это просто экономическая система так устроена по принципу капкана с живой наживкой. Вот от нее-то все проблемы.

— У меня нет никаких проблем, — отозвался Митя гордо.

— Это тебе так кажется. У тебя дом есть? Купил уже?

— Ну да, у меня дети, — как бы оправдываясь, ответил Митя, не понимая, куда клонит его собеседник..

— Значит, платишь по процентам? Митя утвердительно кивнул головой.

— За машину тоже выплачиваешь, кредитные карточки имеются, как я понимаю, и у жены и у тебя. Вот ты и попался.

— Куда это он попался? — почти обрадованно спросил кто-то из толпы.

— Я же говорю, в капкан с живой наживкой, которые как раз для тебя, старик, и расставлен был. Ну то что наживка живая — это я так, для образности. — Его никто не перебивал, и он продолжал: — Просто здешняя экономика определяется потреблением по очень простой схеме: купив что-то, залезаешь в долги, потому все эти заемы и кредиты. Попав в должники, ты вынужден работать еще больше, чтобы больше получать, дабы свой долг выплатить. Получая больше, ты психологически подготавливаешься к покупке чего-то нового, для чего тебе придется залезть в новые долги, отчего тебе придется еще больше работать и так далее. То есть, таким образом, работая больше и потребляя больше, ты развиваешь экономику страны. Поэтому и культура, массовая и прочая, ориентирует средний класс на потребление и делает потребление единственной целью.

Матвей выдержал паузу, ожидая возражения, но дельного возражения не последовало.

— Вы посмотрите, — продолжил он, — все эти мыльные оперы, мьюзиклы и прочая тутошняя культура — они как раз на средний класс и ориентированы. Не так чтобы они совсем на уровне наскального искусства находились, по крайней мере, по сложности восприятия, но и до,скажем, драматического театра или серьезной литературы им тоже не подняться. Ну чего, растолкуйте мне, все на мьюзиклах помешались? В опере поют — я еще могу понять — жанр такой. Но с какой стати, говоришь, говоришь, нормально так, все спокойно, не нервничаешь, а потом — бац и в полный голос в песне растекаешься. Представляете, я вот в этом месте, прямо сейчас возьму верхнее «до» на полную катушку и так и буду продолжать мелодично. А ты, Митя, нам спляшешь от переизбытка чувств. Вот такая полная туфта это ваше искусство, а ведь на правду жизни претендует.

— При чем тут искусство? — не понял Митя, который, видимо, не был готов к танцу, вот прямо в сию минуту.

— Да к тому, старик, что все здесь на вкус среднего класса ориентировано. Чтоб он, обильный, заглатывал и не морщился. Бедные, горемыки, никого не волнуют, да их и не много. Даже богатые не волнуют, потому, как известно, у них свои причуды, да и они тоже ограничены в количестве. Остается единый и нерушимый средний класс. Его-то все и имеют с нескрываемым удовольствием.

— А ты, значит, не средний класс? — спросил Митя, подозревая, очевидно, Матвея в высокомерии по отношению к представителям умеренного достатка.

— Я знаю, знаю, нехорошо звучит, но ведь правда, я не имею в виду материально, но мы в средний класс не особенно попадаем.

— А в какой ты попадаешь, в высший, что ли? — не отставал ехидный Митя.

Он был программистом, получал свою высокую программистскую зарплату и гордился этим.

— Да неважно, скажем, я вне класса, я прослойка, помнишь еще про такую. В данном же экономическом укладе проблема в том, что те ловушки, в которые мы попадаем, вроде бы не для нас расставлены, но мы в них все равно вляпываемся. Ну, смотри, ты, Митя, сколько уже в Америке?

— Четыре года, — настороженно ответил Митя, чувствуя подвох.