России ивовая ржавь (сборник) - Анатолий Мерзлов Страница 3

В сторону, чуть поодаль на дикой отмели, не тронутой участием человеческого разума, в гордом одиночестве застыло несколько фигур. На расстоянии, умышленно выбранном для единения с самим собой, они, со всей вероятностью, предавались мыслям, не желая иметь постороннего раздражителя. Казалось, это люди, особенно уставшие от суеты скоплений больших поселений, может быть, шумных производств. А что вероятнее всего, обремененные какими-то душевными терзаниями. Не все кажущееся с лету одним, перестает быть таковым при более тщательном подходе. В нашем случае все оказалось подверженным навязшим в сознании законам пресловутого человеческого общежития.

Со стороны массы позирующие одинокие фигуры удостаивались пренебрежительных взглядов: «Кто не с нами – тот против нас» – мы их опустим. Но вот одна из них, явно в другом смысле магнитила взгляд предающихся убийственной неге. На отвороте головы, как-то еще стараясь соблюсти такт, они косились на совершенство женского образца. В предвзлетной позе лебедя, она исключительно в восходно-закатной фазе светила, горошком купальника создавала определенный комфорт для глаз. И так повторялось с полмесяца, пока свежая плеяда вновь прибывших не влилась в компанию немых созерцателей.

Одни уезжали, удовлетворенные побывкой, со снимками, пополнившими тематические коллекции собственной персоны, другие насыщали лежанки теми же элементами поиска, рождая цветные несовершенства под покровом безжалостно обжигаемой кожи.

Ее тело, в отличие от гриль-подпалины, на глазах превращалось в шоколадный образец. Стройность, подчеркнутая цветом, в сочетании с классическими пропорциями, вызывала откровенное восхищение, теперь и за обеденным столом. Все уже знали ее имя. Звали ее необыкновенно сказочно – Ассоль. Общение с ней обычно заканчивалось на уровне реплик. Не один, и не два курортных ловеласа разбили лоб о глыбу ее неприступности.

Истинная Ассоль, в лучших традициях Грина, неслышно входила в обширную столовую, вечно гудящую пустословием. С ее появлением, как по мановению невидимого режиссера, все пространство замирало и молчало до поры увлечения Ассоль едой. Можно догадаться, о чем возобновлялось застольное словоблудие. Строились версии о ее высокой принадлежности, но тут же разрушались практическими рассуждениями знатоков элитной сферы.

– Не порите горячку, сударь, отпустят вам этакую кисочку на растерзание быдлу, да еще в среднестатистический дом отдыха. Места, да, королевские, но сервис, обслуга – доисторическое прошлое.

При всем, обращение «сударь» звучало далеко не в лучших традициях буржуазного этикета, скорее издевкой.

Ассоль красиво насыщалась едой и неслышно пропадала. Возможно, кто-то и интересовался ее бытом вне пляжного моциона – об этом пересудчицы на общий суд не донесли. Надо полагать, жизнь ее протекала вне доступа праздных толкователей.

Приходило очередное утро, за ним день – все повторялось в завидной последовательности. С ее появлением я впервые так глубоко осмыслил возможности гармонии души и тела.

Искрящееся море в сочетании с небесными силами подарили мне то, без чего природа, – в лучшем случае, удачно схваченный сюжет с картины одаренного художника. Впервые так реально я увидел роскошную растительность субтропиков в милосердной перспективе человеческого разума.

В скоплении отдыхающих обязательным атрибутом юга мелькают знойные красавцы, выхватывая из их рядов достойные образцы – Ассоль оставалась одна. Не уверен, мой ли только избирательный мозг смог уловить легкую перемену в ее поведении с последним пополнением, или кто-то пошел еще дальше. Об этом мог бы рассказать случай, либо оно осталось бы тускнеющей со временем загадкой моего воображения.

До сих пор она стояла лицом к морю, хотя довольно часто его простор неуютно волновался морским свежаком. Утренний ультрафиолет красил нежные обводы плеч – до болезненного хотелось прильнуть к их совершенству в едином поцелуе с солнцем; вечерний ласкал лицевую стать, и ты, как невольный раб светила, обволакивал вместе с его лучами привлекательность лица, необыкновенной волнительности ножки, всю ее – полнокровная грудь оставалась тайной доступной для сверх вожделения.

С некоторой поры море перестало для нее быть первостепенной благостью. Отныне лицо ее встречало ленивое, красное, потускневшее к этому времени солнце, всходившее в тоскливой поволоке наметившейся осенней дымки. Уточню: ее распущенные волосы колыхались под небольшим углом к морю, и точно очерчивали прямую линию к скале с белеющей высоко площадкой обзора. В это время она обычно пустовала, и лишь одинокая фигура замершим изваянием темнела на ее фоне.

Я побывал там не однажды. Вид с нее был схвачен не одной камерой, разлетевшись по самым отдаленным уголкам нашей необъятной Родины. Заинтригованный незначительным, но важным для меня открытием, я с сожалением оставил Ассоль на растерзание чужим взорам, поднялся на площадку в дополнение к застывшей на ней фигуре. Любопытство, как порок, гасил в себе мыслями о хорошей физзарядке, и, кажется, о том, что смог встряхнуть крутым подъемом просыпающуюся с отдыхом леность души.

Отдышавшись скорее волнением, взошел под свод уютной беседки. Здесь, на высоте птичьего полета, подхваченные восходящими потоками воздуха, зарождались и улетали в сказочную высь такие же стремительные неземные мысли. Фигура угрюмого старика казалась кощунством к природе в сочетании с Ассоль, застывшей на отмели в позе очевидного благоговения. Старик невольно хмыкнул, оставшись стоять в удобном для него ракурсе. Не для позы – я окинул взглядом окрестности. Не постесняюсь прослыть сентиментальным: очень пожалел в то время отсутствию крыльев. Я развел руки, предполагая полет. Мой призыв как будто услышали чайки – они призывно закурлыкали над нами, стремглав бросившись к воде. Испугавшись самого себя, приблизился на опасное расстояние к краю пропасти, представляя себя реально парящим вниз с сизокрылыми совершенствами. В других обстоятельствах я вполне мог получить отповедь окружения, а старик не проронил ни звука, едва взглянул сочувственно, будто не я, а он – мужик в соку тридцатилетней выдержки, и вовсе не я, а он несет ответственность за будущее миленькой фигурки, ожидающей его далеко внизу. Увлеченность общения с мудрецами остановила меня от бахвальства. Я был знаком с умением этой беспомощной с виду категории перевоплощаться в ястребов и… побеждать. Своим появлением я его явно не порадовал, но он тянул с уходом – все его внимание с очевидностью ушло на крутую спираль лестницы, ведущую к низшему.

И все же он пошел назад, на мгновение замер в позыве что-то сказать. В недовольстве его взгляда отпечаталась недосказанность. Он не проронил ни звука. Долго в ушах отдавались его размеренные, тяжелые, но устойчивые шаги. Правда, солнце поднималось с большей уверенностью, заглядывая в тенистое пространство скудных растительностью горных расщелин.

Я посмотрел вниз и не увидел на отмели той, ради кого решился на откровенную авантюру. Море в красивых контрастах неба потеряло для меня исходную значимость. Еще некоторое время я оставался наверху, учитывая трудность маршрута. Без бравады молодости я позволил пожилому человеку без дополнительных эмоций спуститься вниз. С ощущением неприятного осадка в душе я сбежал к береговой кромке: фигура старика удалялась в сторону спального комплекса. Приветливые лица знакомых, кивающих мне, казались ироничными насмешливыми масками, открывшими для себя свеженький курортный сюжет.