Волок - Мариуш Вильк Страница 3

В такое утро мир рождается у меня на глазах.

* * *

День чист, словно глаза, промытые добрым сном.

* * *

Не оставляют меня мысли о жанре дневника с глоссами — вроде «Русско-английского словаря-дневника» Джемса, что ли…

Ричард Джемс — английский филолог и поэт — прибыл в Холмогоры 16 июля 1618 года с посольской свитой по поручению короля Якова I. Прослышав о «шайках поляков, рыщущих по стране», посол Диггс воротился в Англию, прочие же добрались до Москвы, где были приняты царем Михаилом Федоровичем. На обратном пути Ричард Джемс зимовал в Холмогорах, поскольку Белое море замерзло. Результатом его пребывания на Севере стала пачка рукописей, привезенных в Англию. К сожалению, большая их часть пропала — в том числе описание дороги в Москву. Среди уцелевшего наследия Джемса был обнаружен блокнот — самодельный, оправленный в черную кожу, с серебряными пряжками, — не то дневник, не то словарь, куда Джемс заносил русские слова, одни снабжая научным комментарием, другие — картинками, сделанными на основе собственных наблюдений, и современные ученые получили бесценный материал для исследования быта и обычаев русского Севера начала XVII века [6].

Когда Ричард Джемс бросил якорь у берегов Московии, не Архангельск (в ту пору небольшая крепость при монастыре Михаила Архангела), но Холмогоры были точкой пересечения торговых путей с далекого Севера. Оттуда везли в Москву соль, рыбу и меха, тюленьи шкуры, моржовый клык и тюлений жир, промысловую птицу, дичь и пух. Туда поставляли коноплю и шерсть из Смоленска и Брянска, юфть из Тулы, воск из Казани, рыбий клей из Астрахани, рогожу из Ржева, лен с берегов Дона, поташ из Калуги, деготь из Костромы и мыло из Суздаля, солонину из Владимира, свиную щетину из Мурома, а также зерно и сукно со всей Московии. Поистине мозаика языков и наречий, и следы их хорошо различимы в блокноте англичанина.

Помимо слов из разных русских диалектов (новгородского, московского, верхневолжского) в «Словаре-дневнике» Джемса можно обнаружить еще и польские обороты, а также карельские, самоедские, саамские и коми. Джемс записывал названия растений, блюд, праздников и зверей, ветров, монет, мер и оружия, транспортных средств и орудий труда, предметов светской одежды и монашеского облачения, карточных игр и игр в кости, сортов водки и меда. Он фиксировал отдельные выражения, идиомы и ругательства, поговорки моряков и терминологию рыбаков, церковные формулы, трактирную брань и шепот продажных девок… Запечатлевал поморский быт в кулинарных рецептах, в сборах лечебных трав и заклинаниях, в приветствиях, любовных признаниях и лживых клятвах. Между спряжением глагола «любить» («я люблю, ты любишь, он любит, я любила…» — судя по форме прошедшего времени, это слово Джемс услышал из женских уст), с которого начинается «Словарь-дневник», и пословицей «Христос воскрес, Микула Гаврилович, выручай», которой он заканчивается, англичанин представил не только картины жизни поморов, но и собственные русские приключения.

При внимательном чтении блокнот Джемса оборачивается не просто словарем: сквозь слова здесь просвечивает реальность (взять хотя бы полонизм «bizabi», то есть «Bij! Zabij!» [7]— след, оставленный в наречии поморов нашими соотечественниками). Порядок хронологический, а не алфавитный, то есть Ричард Джемс записывал новые слова день за днем (иногда повторяя их впоследствии — с новым комментарием), по мере того как те появлялись из хаоса окружавшей его живой речи. Если читать блокнот подряд, выстраивается цепь событий и картин Года Господня: вот миновали крещенские морозы, «Иордань» на Двине, Масленица, Великий пост и Вербное воскресенье, разговины и пасхальный перезвон, и уже весенние воды подмывают сугробы, оживают ива, осина, ольха, пахари готовят сохи, а бабы — рассаду для огорода, вот закуковала кукушка, отгуляли ночь на Ивана Купалу и — пришла пора прощаться, мила моя сударыня…

На глазах у читателя рождается жанр: сперва Ричард Джемс ограничивается лишь английскими аналогами русских слов — один к одному, затем начинает делать более обширные пометы энциклопедического характера, зачастую на латыни (особенно когда речь идет о скабрезностях). Стиль этих записей весьма разнообразен, в зависимости от темы: то сух и по-научному точен, то сочен и образен, а порой ироничен и даже саркастичен — если дело касается обычаев или суждений, автору несимпатичных. Взять хотя бы слово «вера»: «…так называют и верование, и религию, а кроме того, и все нравы и обычаи, и, когда спросишь о том или другом, отвечают «вера наша» и «вера такова»: так мы привыкли». Или «схима»: «…особая суконная одежда с нашитым крестом, надеваемая на человека, опасно заболевшего. Такие одежды у них продаются на рынке. Тех, кто облекся в эту одежду, называют схимниками, и далее на латыни: «Я узнал это от человека, который обо всем этом дознался от одной девушки в схиме, поддавшейся ему гораздо легче, чем позволяла святость ее одежды. Кто облекается в схиму, те даже после монашеского пострига вторично подвергаются особому пострижению — крестообразному, с четырех сторон: ото лба к темени и от виска к виску. Они не снимают схимы никогда, — в ней живут и спят, в ней и умирают, в ней и погребаются». Или «канун»: «…так называются у них дни, предшествующие большим праздникам, как, например, Крещенью, когда они чаще молятся, едят только один хлеб, или едят один раз в день, а многие и ничего не едят весь день. В эти же дни многие получают право наварить себе хмельного, от которого они будут пьяными все праздники. В 1619 году от Рождества Христова на Крещенье они расчищают большой квадрат на льду, а посредине делают небольшую прорубь, над которой совершаются молитвы, песнопения и другие обряды со свечами, иконами, потом священник взламывает (корочку льда), и вода сразу подымается. В эту воду они в Колмограде погружали трижды с головой и ушами десятка два ребят, и потом каждый зачерпывал себе чашку воды, которую они хранят и т. д. Это место называют Иордань в подобие Крещения Христа. Когда мы спустились вниз взглянуть поближе после окончания торжества, один из священников подошел к нам и сказал, что такова же была и наша вера, хотя мы оставили это, но что она снова будет такою».

Так путевой словарь Джемса превратился в сборник своего рода кратких эссе, вырастающих из отдельных слов.

19 января

Сегодня мне исполнилось 45 лет… Когда я пишу, то ухожу в себя. Все глубже и глубже… Внешний мир перестает меня занимать, люди — волновать. Словно в доме, населенном духами, во мне живут мотивы и фабулы, фигуры, слепленные из жизни — точно из папье-маше, — факты, на вид правдивые, да вымыслы былого. Погруженный в себя, на грани аутизма, при помощи одного только алкоголя я способен вынырнуть и приблизиться к другим, заинтересоваться их миром.