Секрет каллиграфа - Рафик Шами Страница 3

— Не мешай детям разбираться с неверным, отнимающим у них последний кусок хлеба, — сказал он, хватая старика левой рукой за шею и хлопая его бамбуковой тростью пониже спины.

Человек в сером пиджаке принялся хныкать, как наказанный школьник, чем вызвал смех наблюдавших за сценой прохожих.

Теперь неверный лежал посреди улицы, съежившись в комок, совсем голый, и беззвучно плакал. Толпа молодежи, оставив наконец несчастного в покое, потекла по улице, не прекращая пения и танцев. Маленький бледный мальчик с изрытым оспинами лицом вернулся к лежавшему, чтобы нанести ему последний удар в спину, после чего, раскинув руки в стороны и изображая таким образом самолет, побежал догонять своих товарищей.

— Нура, иди домой. Здесь нечего смотреть девочке, — с мягкой укоризной заметил торговец Элиас, наблюдавший сцену избиения из окна своей лавки.

Нура вздрогнула, однако не двинулась с места, не сводя глаз с голого мужчины. Тот медленно сел и огляделся, прикрываясь оставшимися от штанов лохмотьями. Проходивший мимо нищий подобрал очки, которые, несмотря ни на что, остались целыми, и поднес их сидевшему. Не обращая внимания на нищего, мужчина нацепил очки на нос и, поднявшись, удалился в свою лавку.

Когда за обедом, задыхаясь от волнения, Нура рассказала обо всем этом матери, та выслушала ее равнодушно. А толстая соседка Бадия, едва ли не каждый день заходившая к ним в гости, громко рассмеялась, стукнув кофейной чашкой о стол.

— И поделом бессердечному поклоннику креста! Будет знать, как взвинчивать цены, — зашипела мать.

Нура вздрогнула.

Развеселившаяся гостья сообщила, что неподалеку от мечети Омейядов молодежь избила одного еврейского торговца и также бросила его голым посреди Прямой улицы.

Отец вернулся поздно и очень расстроенным. Нура слышала, как они спорили с матерью по поводу сегодняшних расправ. Отец горячился, именуя распоясавшихся юнцов безбожниками, и успокоился только за ужином.

Позже Нура вспоминала, что в тот вечер чувствовала себя стоящей на перекрестке двух дорог, одна из которых вела к отцу, а другая — к матери. И окончательно выбрала первую. И с тех пор день ото дня отношения с матерью становились все прохладнее.

А на следующее утро Нура задалась вопросом: как человек в очках может вообще жить без сердца? К тому времени прояснилось, лишь небольшая флотилия белых облачков пересекала небо. Девочка выскользнула в открытую дверь и побежала по переулку. Потом она повернула налево и прошла мимо той самой крупяной лавки, конторское помещение которой выходило окнами на главную улицу. Рядом находился просторный зал, где рабочие взвешивали и складывали один на другой тяжелые мешки с зерном. Там Нура и увидела вчерашнего мужчину, который как ни в чем не бывало сидел в элегантном темном костюме за заваленным бумагами столом. Оторвавшись на мгновение от толстой тетради, мужчина поднял голову и посмотрел в окно. Девочка тут же отвернулась и побежала по улице. Через несколько домов, возле мороженщика, она остановилась, перевела дух и пошла обратно. На этот раз Нура избегала смотреть в окна крупяной лавки.

Однако образ лежащего на земле голого человека еще много лет преследовал ее. Он снился ей ночами, и тогда она просыпалась в ужасе.

Через несколько лет Нура смогла прочитать вывеску над входом в его лавку: «Иосиф Афлак. Зерно, крупы». Незадолго до того она узнала, что этот человек — христианин. Мать Нуры называла его, как и всех немусульман, неверным.

Продавец сладостей со смешными рыжими волосами тоже верил в Христа. Его звали Элиас, и он любил шутить с Нурой. Он единственный называл ее принцессой. Как-то раз она спросила Элиаса, почему тот не заходит к ней в гости. Девочка надеялась увидеть его как-нибудь на пороге своего дома с большим пакетом конфет. Однако Элиас только рассмеялся.

Магазинчик, где продавали мороженое, тоже принадлежал христианину Римону. Когда у него не было посетителей, он брал со стены лютню и начинал завлекать народ пением. А потом спрашивал у собравшихся слушателей, не желают ли они мороженого.

«Мать не любит христиан за то, что они такие веселые и всегда продают самое вкусное», — так одно время думала Нура. Ее мать была тощая как щепка, редко смеялась и ела только по необходимости.

Отец часто говорил, что, если так пойдет дальше, его жена скоро перестанет отбрасывать тень. Дородная соседка Бадия опасалась, что когда-нибудь мать унесет порывом ветра. На старых фотографиях мать Нуры действительно выглядела румяной и пухлой и была гораздо красивее.

Незадолго до окончания девятого класса Нура узнала от отца, что Иосиф, торговец зерном, умер и что перед смертью он вспоминал тот день, когда его избивала толпа молодых людей. Тогда, потеряв на мгновение сознание, Иосиф якобы видел, словно в кадрах кинохроники, как его дочь Мария и сын Михель принимали ислам.

Никто не отнесся к этим откровениям всерьез, поскольку перед смертью старик лежал в горячке. Его дочь действительно вышла замуж за мусульманина, влюбившись в него без памяти, чего отец так и не принял. Брак этот оказался неудачным.

Что же касается сына Михеля, который подался в политику, не пожелав продолжать отцовское дело, то Иосиф злился на него до конца жизни. Однако и в этом пункте видение сбылось: через полвека Михель, к тому времени старый, ожесточенный жизнью политик в багдадском изгнании, объявил о своем переходе в ислам. Вскоре после этого он умер и был похоронен в Багдаде под именем Ахмада Афлака. Но это уже совсем другая история.

Тупиковый переулок Айюби расположен в квартале Мидан, что на юго-западе Старого Дамаска, однако уже за пределами городских стен. Весь пропахший анисом, он давно наскучил Нуре. В нем жили всего четыре семьи, и дом родителей Нуры замыкал этот каменный мешок. Сплошная стена склада, где хранился анис, составляла его правую сторону.

В первом доме по левой стороне жила Бадия с мужем, чья крупная, бесформенная фигура напоминала старый платяной шкаф. Бадия — единственная подруга матери Нуры. Ее девятерых детей Нура знала лишь взрослыми. Они всегда вежливо здоровались, но сторонились соседки. Одна только дочь Бадии Бушра с детства осталась в памяти девочки. Она любила Нуру, целовала ее и называла «моя красавица». От Бушры исходил аромат экзотических цветов, поэтому Нура с удовольствием позволяла ей обнимать себя.

Второй дом населяла пожилая бездетная пара, также не отличавшаяся общительностью. А рядом с ними жила большая христианская семья, с которой мать Нуры за всю жизнь не перекинулась ни словом. Ее глава имел привычку сердечно приветствовать соседей-мужчин всякий раз, когда сталкивался с ними в переулке. Мать при этом бормотала нечто похожее на заклинание от нечистой силы.

В семействе христиан было семь или восемь сыновей и ни одной дочери. Мальчики постоянно играли в мяч или бабки или просто носились по улице, как озорные щенки. Нура часто наблюдала за ними с порога своего дома, готовая в любую минуту захлопнуть дверь. Двое из них, что были постарше, любили подразнить девочку, жестами изображая объятия и поцелуи. Тогда Нура быстро скрывалась в доме и продолжала наблюдения уже через замочную скважину. Сердце ее бешено колотилось, и она весь день не высовывала на улицу носа.