Солдаты армии ТРЭШ - Михаил Лялин Страница 3

22.11.02, «Идеальная чашка» у метро «Чернышевская», около 9 часов утра

Прошла неделя, и наступил день расплаты. Я имею в виду расплату за проигранный спор. Мы сидим в «Чашке», раннее утро. Мы – это я и Тесак. Прыщ все еще отлеживался дома после того знаменательного крестового похода. Морда его в первые дни походила на синий блин, затем из этой однородной массы начали лепиться отдельные детали: сначала появились щелки для глаз, затем – бесформенный нос и т. д. Сейчас на него уже можно смотреть без содрогания. У Тесака противоположная история – то ли били его маловато, то ли защищался он очень грамотно – в общем, не раны, а так, – всего один шов, но зато теперь лицо Тесака выглядит еще более устрашающим – как будто какой-нибудь Фрэнсис Дрейк сошел с английского гобелена прямо в современное кафе, в общем – пират хренов. Моя щека поболела, поболела да прошла почти сразу. Искали нас не особо тщательно, насколько я понимаю, и мы на следующий день перебрались к Прыщу на Фурштатскую. Благо и мне в универ дойти – два шага, и бабушка его кормит сытно (одних блинов с клубничным вареньем вчера на двоих с Тесаком штук тридцать уплели), и вопросов лишних не задает. Лепота, а не жизнь!

В общем, сидели мы в «Идеальной чашке» на бывшей Салтыкова-Щедрина. Только заведеньице это мне никогда не нравилось: так побазарить, компанию какую-нибудь встретить, знакомых. А вот пятьдесят миллилитров кофейку выпить на доллар – это как, нормально? Ну ладно, со всем этим еще можно смириться. В общем-то, нет бабок – вали туда, откуда вылез. Но вот чтобы гопота всякая заходила в такое заведение, я никак не ожидал. Для них, конечно, это важно – поднять свой статус. Они не преминут воспользоваться каким-нибудь эффектным гребаным словосочетанием, вроде: «был вчера в “Jet Set’e”» или «ходил на днях в “Галерею Михайлова”». Теперь в кофейнях подобной этой сидят пиздоболы и чешут свои поганые языки об задницы девушек в поисках очередной партнерши для ебли.

Так вот, к чему это я? Ага, мы тоже, помнится, с Тесаком сидели и просто бакланили, а рядом пристроился очередной пиздобол. Этот тип стал приставать к девушке. Тесак не обращал внимания (или делал вид, что не обращал) до тех пор, пока там все проходило достаточно мирно. Но когда оттуда стало разноситься по кафе волнами еле заметное напряжение и разговор на повышенных тонах, Тесак не выдержал и, повернувшись лицом к тому мудаку, выдавил из себя два слова:

– Завали хлебало!

И эти слова застряли в горле у этого чмондыря. Реально, без преувеличения, я видел, как он не может сглотнуть сказанное моим друганом. Девушка приятно улыбнулась нам обоим. Она оказалась достаточно красивой и привлекательной для того, чтобы путаться с типами, подобными этому. Базар за нашим столиком потек в привычном, размеренном русле, а вот за их столом после произошедшего разговор явно не клеился. Я прямо чувствовал, как ярость из того мудака проникает в тело Тесака, как она пронзает его с головы до ног, чувствовал, что вся ярость и злость эта приобретает окрас слабого человека, человека не способного дать отпор более сильному не физическим, а моральным духом мужчине. И я уже видел, чем все это закончится, я считал секунды до роковой развязки.

Если ты не можешь доказать, что ты сильный, при сильном сопернике, докажи это на человеке слабее тебя. Это не правило солдата армии ТРЭШ, это правило гнойников на нашей планете. Их просто надо вовремя выдавить, избавить Землю от дальнейших страданий!

Раздался звук звонкой пощечины, и прежде чем Тесак сумел что-либо сделать, этот говнюк набрал в свои штанишки подрастерявшейся храбрости и скороговоркой выговорил:

– А ты заткни свое!

Мне на секунду стало жаль столь трусливого человечка. Он мне напомнил одного из гоголевских персонажей. Он сам тут же навалил и испугался того, что так горячо в спешке произнес. Но было слишком поздно, и теперь он не знал, куда бы поскорее свалить отсюда и кем бы прикрыться. Не найдя ничего лучшего, он слегка прикрыл салфеткой рот. Глаза расширились, и он трепетал от ужаса. Теперь я понимаю, какую ошибку допустил Тесак в этой сцене, дабы остаться благородным до конца, ему не хватило всего ничего. Скажи он, к примеру: «А ну пшел отсюда!» – и этого гнойника вмиг бы ветром сдуло. Но Тесак есть Тесак, и кому как не мне это лучше всего знать. Он, не спеша, не глядя на стол, взял вилку и, так же не спеша, размеренно вонзил ее в коленную чашечку этого педрилы, правда, с некоторым усилием, оставшимся одному лишь мне заметным. Жертва не всхлипнула, она не дернулась, она не сделала ни одного движения, она смотрела своими широко открытыми глазами на Тесака и внезапно потеряла сознание. Кто-то закричал, что надо вызвать скорую, кто-то – ментовскую, но нам было уже все равно – мы выходили на улицу. И тут произошло самое невероятное (хотя как взглянуть) из всех возможных событий: нас догоняет та самая девушка и начинает бить со всей силы кулаками в железный корпус моего другана. Он ее так, по-отечески, со своего роста одаряет улыбкой, а она продолжает свое и орет на всю улицу:

– Сволочи! Вы моего приятеля искалечили! Ублюдки, чтобы вам гореть в Аду!!!

Ну, кому же это понравится? Тесак раз ее в сторону отодвинул рукой, второй… На третий даже у меня терпение стало сдавать. И Тесак приложил чуточку больше силы – и она полетела как на крыльях прямо по направлению к фонарному столбу. Так мы познакомились с Катей.

22.11.02, районная поликлиника, 13:17

Я наблюдаю за слабо рефлектирующей на циферблате дешевых настенных часов секундной стрелкой. 13:17. Та медленно тащится, как улитка по лезвию ножа, и вводит меня в состояние ступора. Черная стрелка, кажется, ползет по самой стене, а не по циферблату. Как в работах Дали… Сознание закручивается по ходу стрелок вокруг блуждающей по стене оси часового механизма. И уже невозможно точно определить где суть есть стена, а где суть есть…

– Эй, ты чем там так нешуточно подгрузился? На чем сидишь то бишь?!

Наркоша справа от меня, который буквально тонул в диване из-за страшной дистрофии, внимательно и не без интереса наблюдал за мной.

– Ты давай это прекращай! Видишь, что со мной происходит, – продолжал он с некоторой долей иронии в голосе.

Я присмотрелся к нему. Огромные из-за ссохшегося черепа глаза умно и удивленно смотрели на окружающий мир. Кожа, поверхность которой виднелась из-под одежды, напоминала по цвету протухший лимон. В воздухе, сквозь уйму больничных запахов, пробивался совершенно ужасающий чуть уловимый запах – как будто сам Сатана поднялся из своего серного Ада. Это запах гниения живой еще пока плоти. Кисти рук (да и не только кисти) высохли до такой степени, что кожа казалась тончайшим папирусом, через который просвечивает окружающий мир. И только тут я заметил, что он обращал мое внимание на свою голень и закатил для этого штанину: