Лулу - Владимир Колганов Страница 3

Каждый вечер, едва зажгутся уличные фонари, я собираюсь на работу. Летом темнеет поздно, а в тех столичных кварталах, где добропорядочные горожане уже готовятся отойти ко сну, к этому времени становится и вовсе жутковато. Однако, несмотря на окутавшую город духоту, на опасение быть ограбленным или избитым, я надеваю малиновый пиджак с потертыми розовыми отворотами, по своему покрою скорее напоминающий ливрею, видавшие виды парусиновые штаны, сандалии на босу ногу и, сунув в карман сверток с бутербродами, выхожу за порог своего дома.

Надо ли говорить, что обозначенные мной приметы были бы очевидной неправдой, случись описываемые события в иное, менее подходящее для прогулок время года. Но на дворе всего лишь середина августа, и потому не стоит напрягать свое воображение, пытаясь представить себе, как выглядело бы мое одеяние в осеннюю слякоть или же в лютый январский мороз.

Столь же бессмысленным было бы намерение поразмышлять о превратностях унылого ночного бдения безвестного портье в пятизвездочном отеле, поскольку признаюсь сразу, что не довелось мне обретаться в этой должности ни в «Ритце», ни в «Шератоне», а потому случайных и явно нежелательных встреч с призраками прошлого, способными потревожить не слишком отягощенную воспоминаниями мою совесть, вовсе не предвидится. Тем более, если даже покопаться в памяти еще раз, вряд ли в ней что-либо достойное сожаления найдется хотя бы потому, что ничего такого, похоже, у меня и не было. Ну разве что два-три романа с замужними дамами, да и то, пожалуй, их тогдашних супругов я бы не назвал в числе своих ближайших друзей.

Из всего сказанного существенно лишь то, что мое рабочее место располагается не в солидном отеле и даже не в меблированных комнатах, сдаваемых, как правило, всего-то на несколько часов либо на одну бессонную ночь бесприютным парочкам, которым не терпится дать друг другу немного душевной теплоты и ласки. А то ведь еще бывают и на редкость стеснительные клиенты, чем-то похожие на меня. Те самые, что не решаются привести девчонку в свою холостяцкую квартиру на виду у сидящих на скамейке близ дома пожилых матрон, да к тому же под пристальным взглядом бдительной консьержки. Она бы и сама не прочь приголубить старичка, сколько краски изводит, чтобы скрыть седину, а толку-то… Нет, правда, в последнее время и вовсе — как приговор! То и дело стали возникать прежние подруги, заботливо осведомляясь: мол, ты по-прежнему один или свято место пусто недолго оставалось? Ну и что им на это отвечать — что-то вроде «вам-то, милые дамы, какое дело?».

Впрочем, по поводу «старичка» я, видимо, загнул. Больше сорока, ну, скажем, сорока пяти, мне не дают — конечно, если не заглядывать в мой паспорт. Однако соседи все про всех знают. Можно подумать, будто вылеживались мы всем подъездом в одной палате для недоношенных детей в том самом роддоме имени Грауермана, что располагался когда-то на Арбате. И с той поры по должности либо по велению души надзирали они за мной с превеликим тщанием, а потому все сколько-нибудь существенные события моей личной жизни знают наперечет. Во всяком случае, такое иногда складывается впечатление, если судить по их вроде бы ни с того ни с сего приветливым, а иногда и просто до омерзения сочувственным взглядам, словно бы понимают они обо мне гораздо больше, чем в собственной биографии разбираются. Но это к слову, притом выражаясь их не слишком-то изысканным языком.

Обязанности мои с виду совсем не хлопотные. Сидя в полумраке своей каморки недалеко от парадной двери, тычу пальцем по клавиатуре компьютера. Никому и в голову не придет, что здесь закладываются основы финансового благополучия нашего заведения. А дело в том, что изображения всех входящих посетителей направляются в мой ноутбук, который, покопавшись в памяти, сам определяет, кто есть кто, а уж затем выкладывает на дисплей всю подноготную — где да как и в чем недостойном сей господин был уличен. Само собой, речь не идет о том, что некто привык сморкаться в занавеску, — в нашем деле обмен полезной информацией более чем основательно налажен, особенно в тех случаях, когда реальный владелец нескольких заведений оказывается один. Увы, но даже самая совершенная техника, тот знаменитый западный хай-тек, нередко дает сбой, молчаливо признаваясь в собственном бессилии. В том ли закавыка, что заглянул к нам новичок либо ранее проштрафившийся клиент явился тщательно загримированный, но, в чем бы ни заключалась на этот раз причина, крупье в игорных залах могут оказаться безоружными перед лицом завзятого шулера либо многоопытного профессионала, ну а податливые на ласку девчонки в шикарных номерах рискуют подцепить какую-нибудь хворь, чреватую длительным отлучением от любимого занятия.

Вот тут-то и наступает мой черед! И гаснет экран компьютера, и топтуны у входа по моему тайному сигналу вынуждают посетителя так или иначе проявить свой нрав либо похвастать содержимым кошелька. Моя же задача — зафиксировать его реакцию и на основе личных впечатлений нарисовать психологический портрет, максимально соответствующий неведомому покамест оригиналу, либо же выявить черты, однозначно указывающие на внесенного в черный список фигуранта. Ну а дальше…

Здесь следует пояснить, что мои скромные познания в практической психологии востребованы в основном лишь в период летних отпусков, когда обычная московская клиентура находит удовлетворение своим пагубным страстям вдали от мест привычного обитания. Ее же отсутствие восполняют заезжие гастролеры да охочие до российской экзотики туристы, для которых летняя Москва — это все равно что Лимасол или Монте-Карло для москвича, само собой в зависимости от уровня задекларированных доходов.

Что до меня, то я путешествовать не люблю, стремление к перемене места обитания мне не свойственно, даже если речь идет о настоятельных рекомендациях врачей. Ведь все равно же лучше гор, и моря, и первого свидания под покровом южной ночи уже не будет ничего. Не будет всего того, что… В общем, стоит только мне представить, будто нужно околачиваться в очереди на регистрацию в аэропорту, трястись часами, преодолевая тошноту, в автобусе или автомобиле, как внезапно, вопреки инстинкту самосохранения и житейской логике, само собой появляется желание выпрыгнуть прямо на ходу, лишь бы прекратить это хотя бы еще и не начавшееся, но уже заведомо бессмысленное движение к чему-то, кем-то обозначенному как счастие. Наверное, вы скажете, что я ленив, и будете в какой-то мере, однако же вполне определенно правы.