Короткая фантастическая жизнь Оскара Вау - Джуно Диас Страница 29

С этого момента для нашего молодого негодяя не осталось преград, разве что небесная твердь. В последующие десять лет он неустанно ездил на Кубу, промышлял подлогами, кражами, вымогательством, отмыванием денег – все ради непреходящего сияния Трухильято. Ходили даже слухи, так и не подтвержденные, что Гангстер был тем удальцом, что замочил Маурисио Баэса в Гаване в 1950-м. [56]Кто знает, но в качестве версии это можно рассматривать; к той поре наш парень обзавелся крепкими связями в гаванском криминальном мире и в истреблении долбаных слюнтяев никакие угрызения совести ему не препятствовали. Впрочем, надежных доказательств крайне мало. То, что он был любимчиком Джонни Аббеса и Порфирио Рубиросы, сомнению не подлежит. У него имелся особый паспорт, выписанный в дворцовой администрации, и чин майора в одном из отделений тайной полиции.

С годами Гангстер поднаторел во многих пакостях, но в чем он реально отличился, побив все рекорды и гребя золото мешками, так это в торговле плотью. Тогда, как и сейчас, шлюх в Санто-Доминго было столько же, сколько в Швейцарии шоколада. И в принуждении к проституции, продаже и унижении женщин задатки нашего парня проявились во всем блеске; у него был талант к этому бизнесу, внутреннее чутье – черный маг траха, не иначе. К двадцати двум годам он заправлял сетью борделей в столице и предместьях, владел домами и автомобилями в трех странах. Для Скотокрадова Семени он никогда и ничего не жалел, будь то деньги, хвала или первосортная девка из Колумбии, и был настолько лоялен режиму, что однажды замочил человека в баре лишь за то, что он неправильно произнес имя матери Трухильо. По слухам, узнав о происшествии, Эль Хефе выдал: «Вот вам человек дела».

Преданность Гангстера не осталась без вознаграждения. К пятому десятку, уже не простой сотрудник, но доверенный, он начал появляться на фотографиях вместе с Джонни Аббесом, Хоакином Балагуэром и Феликсом Бернардино, и хотя его снимков с Скотокрадовым Семенем не существует, эти двое наверняка преломляли хлеб за гнусной беседой. Ибо Великое Око лично поручил ему управлять рядом семейных концессий Трухильо в Венесуэле и на Кубе, и под его драконовским администрированием так называемое соотношение перепиха к доллару в доминиканской секс-индустрии увеличилось втрое. В сороковых он был на вершине успеха: колесил по обеим Америкам вдоль и поперек, от Росарио до Нуэва Йорка, не изменяя стилю папика-сутенера, останавливался в лучших отелях, отбирал себе самых клевых шлюх (так и не утратив пристрастия южанина к черненьким), ужинал в четырехзвездочных ресторанах и якшался со знатью международного криминала.

Неутомимый конъюнктурщик, он заключал сделки всюду, где бы ни появлялся. Чемоданы бабла всегда были при нем, ехал ли он за границу или возвращался домой. Жизнь его не каждую минуту была приятной. Слишком много актов насилия, избиений, поножовщины. Он и сам пережил несколько криминальных разборок, и после каждого наезда, после каждой перестрелки из автомобиля на ходу он обязательно поправлял прическу и галстук рефлекторным движением истинного денди. Он был гангстером до мозга костей, до глубины его мусорной души и вел жизнь, которую сопливые рэперы способны лишь зарифмовывать.

В это же время его длительные заигрывания с Кубой завершились крепким союзом. Пусть Гангстер и лелеял давнюю привязанность к Венесуэле и ее длинноногим мулаткам, пусть и жаждал рослых холодных красоток Аргентины и млел от несравненных мексиканских брюнеток, но только Куба пронзила ему сердце, только там он чувствовал себя как дома. Он проводил в Гаване шесть месяцев в году, и это еще осторожная оценка, и, уважая его предпочтения, в тайной полиции ему дали кодовую кличку Макс Гомес. Он так часто наведывался в Гавану, что просто не мог не оказаться там в канун нового 1959 года (невезение тут ни при чем); в ночь, когда Фульхенсио Батиста [57]драпанул с Кубы, а Латинская Америка коренным образом изменилась, Гангстер развлекался с Джонни Аббесом, лакая виски из пупков малолетних проституток, не ведая ни сном ни духом, что герильясы уже подобрались к Санта-Кларе, [58]географическому центру острова. Спас их осведомитель Гангстера, очень вовремя возникший на вечеринке. Вам лучше отвалить, если не хотите, чтобы вас повесили за яйца! Это был один из крупнейших провалов доминиканской разведки: Джонни Аббес едва ноги унес с Кубы, доминиканцы сели буквально в последний самолет, и Гангстер прижимался лицом к иллюминатору, прощаясь навсегда с ненаглядной Гаваной.

Когда Бели́ познакомилась с Гангстером, то позорное бегство в ночи все еще не давало ему покоя. Кроме финансовой притягательности Куба была важной составляющей его престижа – его мужественности, наконец, – и он никак не мог смириться с тем, что страна сдалась на милость натуральной шпане, банде вшивых студентиков. Конечно, убивался он не каждый день, но стоило ему услышать последние известия о революционных преобразованиях на Кубе, и он принимался рвать на себе волосы и биться головой о ближайшую стену. Однако дня не проходило, чтобы он не клял Батисту (Тупая скотина! Деревенщина!), или Кастро (Комуниста сраный!), или шефа ЦРУ Алена Даллеса (Слабак! Баба!) за то, что Даллес не запретил Батисте объявить амнистию в День матери, в результате чего Фидель и другие отчаянные ребята вышли из тюрьмы, чтобы вскоре взяться за оружие. Столкнись я с Даллесом, пристрелил бы его на месте, уверял он Бели́, а потом бы и мать его застрелил.

Словом, жизнь нанесла Гангстеру болезненный удар, и он слегка растерялся. Будущее представлялось туманным, и, несомненно, в падении Кубы он чуял собственную гибель, как и гибель Трухильо. Возможно, это объясняет, почему, встретившись с Бели́, он ухватился за нее обеими руками. Верно, какой натурал средних лет не пытался омолодиться с помощью алхимии юной киски. А если правда то, что Бели́ не раз говорила своей дочери, киской она была одной из лучших в округе. Одна только линия талии, столь сексуально сужавшейся, могла вызвать тысячи восторженных воплей, и если богатенькие, нацеленные на карьеру мальчики видели в Бели́, кроме всего прочего, проблему, то Гангстер был человеком всеядным, повидавшим мир и перетрахавшим столько замарашек, что считать замучаетесь. Плевать ему было на «что люди скажут». Он хотел лишь одного – сосать огромные груди Бели́, обрабатывать ее «киску» до болотца из давленого манго, изматывать ее до умопомрачения так, чтобы от гложущих воспоминаний и следа не осталось. Народная мудрость гласит: клин клином вышибают, и лишь такая девушка, как Бели́, могла вытравить падшую Кубу (и личные проколы) из его головы.