Похороните меня за плинтусом - Павел Санаев Страница 29

— Ну что я говорил?! Вот и все! — радостно сказалдедушка и показал мышонка бабушке.

— Садист… — ахнула она, и из глаз ее ручьем полилисьслезы. — Что ж ты сделал, садист?

— Что? — растерялся дедушка.

— Зачем ты убил его?!

— Ты ж просила!

— Что я просила? Разве я могла такое просить?! Ядумала, его чуть-чуть только прижмет, а его пополам перешибло! И маленькиймышонок, совсем… — плакала бабушка. — Ладно бы хоть большая мышь, ато крошка. Садист! Всегда знала, что садист! И смотришь, радуешься! Радуешься,что живое существо уничтожил! Тебе бы так хребет переломали! Куда ты его?

— В унитаз.

— Не смей его туда!

— Что ж мне, похоронить его? — не сдержалсядедушка.

Я хотел предложить похоронить мышонка за плинтусом, новспомнил, что дедушка забил туда стекловату, и промолчал. Гибель несчастнойкрошки бабушка оплакивала все утро, а потом ее отвлекло другое происшествие.

— Сеня, ты когда шкаф двигал, триста рублей ненаходил? — спросила она встревоженно.

— Ну откуда? Наверное, если б нашел, сказал бы.

— Украли, значит.

Все деньги, которые приносил дедушка, бабушка распихивала поодной ей ведомым тайникам и часто потом забывала, сколько и куда положила. Онапрятала деньги под холодильник, под шкаф, засовывала в бочонок деревянногомедведя с дедушкиного буфета, клала в банки с крупой. В книгах были какие-тооблигации, поэтому бабушка запрещала их трогать, а если я просил почитать, тосперва перетряхивала книжку, проверяя, не завалялось ли что. Как-то онаспрятала в мешок с моей сменной обувью кошелек с восемьюстами рублями и искалаего потом, утверждая, что в пропаже повинна приходившая накануне мама. Кошелекмирно провисел неделю в школьном гардеробе, а гардеробщицы не знали, что подносом у них куда более ценная пожива, чем украденная однажды с моего пальтомеховая подстежка.

Забывая свои тайники, бабушка находила сто рублей там, гдеожидала найти пятьсот, и доставала тысячу оттуда, куда, по собственному мнению,клала только двести. Иногда тайники пропадали. Тогда бабушка говорила, что вдоме были воры. Кроме мамы, она подозревала в воровстве всех врачей, включаяГалину Сергевну, всех изредка бывавших знакомых, а больше всего — слесаря избойлерной Рудика. Рудик у нас дома никогда не был, но бабушка уверяла, что унего есть ключи от всех квартир, и когда никого нет, он приходит и всюду шарит.Дедушка пытался объяснить, что такого не может быть, но бабушка отвечала, чтознает жизнь лучше и видит то, чего не видят другие.

— Я видела, он в паре с лифтершей работает. Мы вышли,он с ней перемигнулся — и в подъезд. А потом у меня три топаза пропало. Былодесять, стало семь, вот так-то!

На вопрос дедушки, почему же Рудик не взял все десять,бабушка ответила, что он хитер и тащит понемногу, чтобы она не заметила.Оставшиеся топазы бабушка решила перепрятать, достала их из старого чайника,зашила в марлю и приколола ко внутренней стороне своего матраца, приговаривая,что туда Рудик заглянуть не додумается. Потом она забыла про это, вытряхнуламатрац на балконе, а когда хватилась, мешочка с привезенными дедушкой из Индиитопазами простыл под нашими окнами и след.

Пропажу лежавших якобы под шкафом трехсот рублей бабушкатоже привычно свалила на Рудика.

— Нас позавчера не было, вот он и спер, —убежденно сказала она. — Ты когда к нему в бойлерную ходил, не обратилвнимания, как он на тебя смотрел? Не насмешливо? Насмешливо смотрел, знаю. Тыпросто не заметил. «Давай, давай, ходи ко мне, — думает. — Я вас хорошонагрел. И на камушки, и на денежки».

— Ну, ты сама слышишь, что городишь? — вскипелдедушка. — Сколько можно про этого Рудика твердить? Откуда у него ключи?

— Вытащил у тебя из кармана да сделал слепок. А потомобратно положил. Они мастера такие, им на это минуты не надо.

— Ерунду несешь, слушать тошно!

— Не слушай! Только по жизни выходит, я права, а ты вдураках. Осел упрямый, никогда очевидного замечать не хочешь. Я тебе говорила,что Горбатов твой жулик, ты не верил. Лучший друг, лучший друг… Ну и поставьсебе на жопу горчичники, которые он тебе выписал!

Историю с горчичниками я знал. У дедушки был друг Горбатов,который вызвался хорошо продать старую дедушкину машину. Машину он продалхорошо, но вместо денег принес горчичники и, ахнув, сказал, что его обманули.Бабушка торжествовала свою правоту, Горбатов стал врагом, а дедушка с тех порнадежно закрепился в упрямых ослах. Мало что могло по-настоящему вывести его изсебя, но упрек в упрямстве с упоминанием Горбатова при неизменном бабушкином «ятебе говорила» доводил его до белого каления. Этого трезубца он не выносил.

— Что, пошел ставить? — спросила бабушка, когдадедушка встал с дивана и, ни слова не говоря, взялся за шапку. —Давай-давай, автомобилист! Больше десяти минут не держи. Жопа распухнет, клизмуделать не сможешь!

Дедушка хлопнул дверью и ушел до вечера.

А на следующий день случилось то, что было в моемпредставлении настоящей ссорой. С самого утра бабушка начала плакать,вспоминать свою неудавшуюся жизнь и проклинать за нее дедушку. Она говорила,что этой ночью видела во сне разбитое зеркало, и теперь уж, видно, недолгоосталось нам терпеть ее присутствие.

— Ну тебя к черту, ханжа проклятая! — обозлилсядедушка. — Я про это зеркало пятый раз слышу! Поновей бы что придумала!

— Не кричи, Сенечка, — робко попросилабабушка. — Зачем ссориться напоследок? Долго я не задержусь. Мне б до летатолько дожить, зимой хоронить дороже.

— Ты это каждую зиму говоришь!

— А ты заждался, да? Зажда-ался… Молоденькую хочешь. Нутак на тебе, не дождешься! — И сунув дедушке под нос фигу, бабушка всталас кровати.

На этом дедушка отправился в магазин.

— Как всегда! — обрадованно заключила бабушка,заглянув в принесенную им сумку. — То ли глаз у тебя нет, то ли мозга! Чтоэто за капуста? Ее свиньям только давать, а не ребенку! И конечно же, трикочана! А картошка! Горох просто…

— Нин, хватит на сегодня, а?.. — попросил дедушка.

— Сколько талдычу одно и то же, — продолжалабабушка, не замечая его просьбы, — лучше купи меньше, но хорошего. Нет,как же, только наоборот! Кофточек купишь на три номера меньше, зато шесть.Груши — все как камень, зато десять кило. Всю жизнь по принципу: дерьма, номного!