Мечты темнокожей девочки - Жаклин Вудсон Страница 29

Я никому не говорю, что он в тюрьме,

потому что мама не велит рассказывать

об этом.

Когда подруги спрашивают о дяде, я отвечаю:

– Уехал на север штата. Мы собираемся

навестить его. Он живет в большом доме.

И двор там большой, и много всего

другого.

Но в душе я тоскую по нему. Каждый раз, когда слышу по радио Джеймса Брауна, перед глазами встает танцующий Роберт.

Каждый раз, когда вижу рекламу куклы Крисси, вспоминаю, как чуть было не получила ее.

– Он мой любимый дядя, – однажды говорю я.

– Он наш ЕДИНСТВЕННЫЙ дядя, – напоминает сестра.

И снова берется за книжку.

На автобусе в Даннемору

Мы садимся в автобус, когда солнце еще не встало, лишь на горизонте алеет слабый поцелуй зари. Темнота, как плащ, окутывает нас, снова погружая в сон. Откуда-то сверху слышится песня «О’Джейс»: они призывают всех людей в мире взяться за руки и сесть на поезд любви.

Под тихие звуки песни я то засыпаю, то просыпаюсь, а поезд, полный любви, мчится вперед.

И в истории, которая родилась из этой песни, автобус уже не автобус, и мы уже не едем в Даннемору. Но вокруг музыка, смех, угощения. Девочка, которая рассказывает историю, и я, и в то же время не я, – она наблюдает и поскорее записывает все, что видит, распевает вместе с «О’Джейс» и просит всех не останавливать поезд любви…

а «ехать и ехать вперед…»

Эта история о поезде, наполненном любовью, и о его пассажирах, которые не сидят в тюрьме, а могут сколько угодно петь, танцевать, обнимать своих родных, когда захотят.

В автобусе кто-то спит, кто-то смотрит в окно или приглушенно разговаривает.

Даже дети ведут себя тихо. Может быть, каждый из них мечтает о чем-то своем: о том, что однажды их папы и дяди, братья и кузены освободятся и поедут вместе с ними.

Ты только поезд тот не пропусти,

Иначе буду сильно я грустить.

Слишком хорошо

Автобус медленно выезжает из города, и перед нами вырастают горы, а над ними бездонное голубое небо.

Через горы,

Через море,

Через небо

Скоро, скоро я к тебе приеду…

Песня придумывается быстро, слова рождаются в голове, и я повторяю их шепотом, но сестра слышит и спрашивает, откуда я знаю эти стихи.

– Я только что сама сочинила, – отвечаю я.

– Не может быть! – не верит она. – Слишком уж хорошо. Кто-то научил тебя.

Я не отвечаю. Смотрю в окно и улыбаюсь.

«Слишком хорошо, – думаю я. – Мое сочинение —

и вдруг “слишком хорошо”.

Даннемора

У входа в тюрьму охранники пристально смотрят на нас, затем медленно открывают ворота.

Мой брат напуган.

Бросив взгляд на колючую проволоку,

он засовывает руки в карманы.

Я знаю, что он бы хотел оказаться сейчас дома, рядом со своими колбами и пробирками. Да где угодно, только не здесь. Вокруг только каменные плиты и здание из серого кирпича, которое тянется так далеко, что не видно ни начала, ни конца. На крошечных окнах проволока. Разве можно увидеть из них хоть что-нибудь? Охранники проверяют наши карманы, осматривают сумки, заставляют пройти через ворота рентгеновской установки.

Старший брат вытягивает руки вперед. Позволяет охранникам ощупать его с головы до ног: так они проверяют, не спрятал ли он что-нибудь…

Он Хоуп Остин Вудсон Второй, часть большой династии Вудсонов,

в которой есть и доктора, и адвокаты, и учителя,

но в мгновение ока он может превратиться в безликий номер. Как Роберт Леон Ирби, у которого на карман тюремной формы нашит номер из множества цифр. Я не могу оторвать взгляд от них и все жду, а вдруг они превратятся в буквы и

у моего дяди

снова появится имя.

Другой Роберт

Когда в переполненную комнату для свиданий охранники приводят дядю,

мы видим совсем другого Роберта.

Исчезла прическа в стиле афро, на голове идеальной формы лишь легкая черная щетина.

Брови у него не такие, как мне запомнились: они гуще и изогнуты как-то по-другому, более печально, что ли. Изменилась даже улыбка.

Когда Роберт хочет обнять всех нас, прежде чем повиснуть у него на шее, я замечаю, что его улыбка

и вполовину не такая широкая и радостная, как раньше, будто ее схватили и заточили, как в тюрьму,

в нашего нового, грустного дядю.

Песня о горах

После свидания с Робертом по дороге домой

я смотрю, как в окне автобуса мимо нас проплывают горы,

и постепенно песня о горах снова звучит во мне.

Я сочиняю дальше и

едва успеваю пропеть один куплет,

как слова складываются во второй:

Я мчусь через горы,

Через моря

И через небо,

Где ждут меня.

Как горы прекрасны,

И море блистает,

И все это рай

в небесах обещает.

Я тихо напеваю снова и снова, уткнувшись лбом в холодное оконное стекло. Слезы набегают на глаза. От этой песни мне вспоминаются дядя Роберт, Папочка и Гринвилл,

все далекое и близкое,

настоящее и прошедшее.

Я раздумываю, сумею ли не забыть песню до дома, чтобы записать слова на бумаге. Если сумею, значит, буду писателем. Значит, я способна удержать в памяти каждый миг, каждое воспоминание.

Стихи на бумаге

Когда кто-нибудь из родных спрашивает, что я пишу, обычно я отвечаю:

– Ничего.

Или:

– Рассказ.

Или:

– Стихи.

А тут еще мама говорит:

– Что-то давно ты не пишешь про нашу семью.

Действительно, не пишу.

Хотя…

Место есть высоко в горах,

Далеко-далеко от моря.

За решеткой томятся там люди,

И зовется оно Даннемора…