Цвета расставаний - Бернхард Шлинк Страница 29

Он стал смотреть в окно. Поезд был скорый, и мир проносился мимо: поля, деревья, дома, машины на переездах, люди на перронах, встречные поезда. Иногда он замечал что-то издалека, видел, как это медленно растет, растет – и в долю секунды проскакивает и улетает назад. Он огляделся в купе: два пустых сиденья рядом с его матерью и два пустых сиденья рядом с ним; сетки для багажа, большая – вверху, в ней оба чемодана, и под ней – маленькая, с продуктами на дорогу, бутербродами и яблоками; столики, которые можно вытянуть вверх и утопить вниз; обогреватель с регулятором нагрева. Взгляд его снова и снова возвращался к матери – знакомой, чужой, красивой; он не помнил, чтобы когда-нибудь видел ее такой красивой, чтобы когда-нибудь видел такую красивую женщину.

Он ждал, когда она опустит книгу, снова улыбнется ему и заговорит с ним. Но она все читала. На миг он испугался, словно оказался в поезде с какой-то чужой, словно был один, был забыт, пропал. Потом он заснул.

2

Когда он проснулся, поезд стоял. Мать спала. Она отложила книгу, подтянула под себя ноги на скамье и спрятала голову и плечи в пальто, висевшее на крючке. Поезд стоял на свободном пути, люди в железнодорожных мундирах и фуражках бегали вдоль поезда, загоняли пассажиров, которые хотели выйти, обратно в вагоны и закрывали двери. Потом поезд тронулся.

Но шел пока еще медленно. Мир уже не проносился мимо; мальчику казалось, что он перелистывает книжку с картинками, страницу за страницей: луг с коровами, крестьянский двор, улица с автомобилями, заправочная станция, рыночная площадь, вокзал, фабрика с трубой, из которой поднимается дым. Потом пришел проводник, открыл дверь, сказал, что поезд сломался и на следующей станции все должны сойти и ждать запасного, и снова закрыл дверь.

– Что такое? – Мать еще не вполне проснулась. Мальчик объяснил ей, она кивнула, наклонилась к нему и поцеловала в щеку. – Вот и приключение, наша поездка становится приключением. И если мы не успеем на корабль, мы переночуем и поплывем завтра с утра.

Так и получилось. Когда запасной поезд добрался до маленького городка на побережье, последний паром уже ушел. Берег был илистый и топкий; лужи, затоны, ничего для приезжающих на лето, никаких отелей для отпускников. Над вокзальным кафе имелось несколько номеров, но их было далеко не достаточно для путешественников, высадившихся с запасного поезда на побережье, поэтому открыли зал ожидания и раздали шерстяные одеяла. Мать даже и не подумала участвовать в борьбе, развернувшейся за комнаты; вместо этого, осмотревшись в зале ожидания, она нашла тихое место в углу за какой-то скамейкой. Из одеял она устроила бивуак, и для мальчика все это было захватывающим: зал ожидания, разговоры, жалобы, смешки, шепоты людей и эта походная постель – не мягкая, но и не слишком жесткая. Через открытые окна в зал ожидания лились запахи и шорохи моря. Мать легла рядом с ним и притянула его к себе. Он был под защитой.

На следующее утро все проснулись веселые; ночь преодолели, в вокзальном кафе были кофе, хлеб и джем, капитан парома пожелал всем доброго утра и объявил отплытие через полчаса. За одним столом с матерью и мальчиком оказались муж и жена с тихими девочками-двойняшками и бледный мужчина с черными волосами и серьезным взглядом. Мальчик не столько слушал разговоры взрослых, которые с откровенностью, порожденной такой непредвиденной ситуацией, представлялись друг другу и рассказывали о себе, сколько внимательно приглядывался к ним: муж и жена были старше, чем его родители, а дочки моложе его; муж и жена были вежливые, дочки – воспитанные, а мужчине было примерно столько же лет, сколько маме, на которую мужчина время от времени поглядывал. Мальчик пытался заставить дочек засмеяться, захлопать глазами, приподнять бровь, сморщить нос, но они смотрели на него так спокойно и воспитанно, что он это бросил, вздохнув, – и тут обе прыснули. Они издевались над ним. Когда их маленькое общество снова собралось на борту, мальчик теребил мать до тех пор, пока она не отправилась с ним обследовать паром и они не обегали все коридоры и палубы. Он не хотел больше видеть вежливых родителей, дурацких дочек и бледного мужчину, который не побрился в туалете вокзального кафе и у которого щеки и подбородок все больше серели; так что, когда они с матерью наконец вернулись, паром уже готовился пристать, и прощание было коротким.

К ним подошел человек в ливрее с ручной тележкой и проводил их к отелю «Нордзее». У них было две комнаты, соединявшиеся дверью: большая комната с двойной кроватью и балконом, с которого можно было смотреть в открытое море, и маленькая, в которой была одна кровать, а из окна была видна только глухая стена соседнего дома. Мальчик давно знал, что дома, когда обсуждалось что-то серьезное, последнее слово было за матерью, которая часто не считалась с возражениями отца. И еще он заметил, когда родители водили его к своим родителям, что мамины были богаче, чем отцовские. Значит, это был не отпуск отца, а отпуск матери. Вот и за едой произошло то, чего никогда не бывало при отце: мальчику было разрешено заказать, что ему нравится, а мать выпила бокал вина.

3

Им предстояло провести на острове четыре недели, и через несколько дней ритм их отпускной жизни установился. Они завтракали в девять, шли на пляж, брали лежаки у самой воды, купались, играли в мяч или в ринг-теннис, читали и обедали в закусочной рыбными булочками или горячими сардельками. Потом они разделялись: мальчик оставался на пляже, а мать возвращалась в отель поспать после обеда. В четыре она забирала его на прогулку по берегу – они шли или в дюны, или в деревню; мальчик хотел бы проехать в разведку на велосипеде до самого конца длинного острова, но мать на велосипеде ездила плохо, опасалась за себя и за него и брать напрокат велосипед не стала.

Часы, когда мать спала, тянулись для мальчика долго. Он наткнулся на сестер; они под руководством отца строили сложный и скучный песочный замок и пригласили его участвовать. Но он чувствовал себя слишком взрослым для этого. Потом, побродив в одиночестве, он пожалел, что отказался, но был слишком горд, чтобы на следующий день снова появиться в окрестностях песочного замка и получить еще одно приглашение участвовать.

Так что первые дни он оставался на лежаке, ставил спинку лежака то круто, то полого, ложился то вдоль, то поперек, читал свою книжку, «Тома Сойера», читал и книжку матери, «Лолиту». Он заметил, что эта книга не для него, да она его на самом деле и не захватила, но там было что-то смущающее, возбуждающее, в ней было какое-то искушение, и он каждый день сначала считал, что должен ему противостоять, а потом все-таки противостоять не мог. Эта книга изменила его взгляд. Он смотрел теперь не только на женщин, заходивших в воду и выходивших из воды – мокрыми и почти голыми под намокшими купальниками, – на их полные груди, и обтянутые ягодицы, и округлые бедра, которые приходили в волнующее движение, когда женщины шли или бежали. Его теперь привлекали и девочки, по которым было видно, что они когда-нибудь станут женщинами, но пока еще не стали. Через несколько дней любопытство снова привело его к сестрам, которые все еще трудились с отцом над песочным замком. Да, у них уже были маленькие груди, и бегали они уже не так, как мальчишки, а слегка покачивая бедрами и попой. Да, они готовы с ним скатываться с дюн и потом бежать в воду. Стройплощадка песочного замка им уже надоела.