Рабы на Уранусе. Как мы построили Дом народа - Иоан Поппа Страница 28

Приказы из министерства обороны льются рекой. Но там, где есть тысяча законов, не действует ни один. Каждый – сам себе закон. Старший лейтенант Алдя, начальник кадров, который участвует в общих собраниях каждый четверг, зачитывает нам из своих тетрадей новые приказы, поступившие «сверху». Их – пропасть, и они множаются с каждым днем.

Последний раз нам зачитывали знаменитый циркулярный приказ № 3 министра обороны, который запрещал носить в городе офицерскую форму. Другие приказы высижены начальниками дирекций, третьи – административными отделами: как мы должны носить куртки, как военнослужащие должны носить фуфайки, какой должна быть военная одежда на стройке. Умножаются анкеты, проверки, суды чести.

Случилось ли что-то там, вовне, за линией забора из листового железа, за которую мы не имеем права выходить, в городе, куда мы не имеем права ступать ногой? Но что именно?

Иду в столовую, в зал заседаний, и думаю о разнузданной демагогии, которая воцарилась во всех областях военной жизни. На этой стройке работают более двадцати тысяч военнослужащих, и, несмотря на то, что так много говорится про заботу о человеке, никто и пальцем не шевельнет в этом смысле. Впрочем, лицемерие стало нашей второй натурой. Мы произносим одно, и совсем другое мы при этом думаем.

Выступления на партийных собраниях – вереница пустословия. Если ты усвоил необходимый рефлекс, можешь долдонить до бесконечности, заботясь лишь о том, чтобы обозначить необходимые элементы схемы: «Уважаемый товарищ полковник (или другое звание, за которым следует имя того, кто присутствует от имени высшего эшелона), уважаемые товарищи (пауза, ты притворяешься, что подыскиваешь нужные слова), в первую очередь хочу выразить свое согласие с теми, кто выступал до меня (это ты должен сказать обязательно), и подчеркнуть, что действительно у нас в роте (и называешь номер роты) мы сталкиваемся со многими проблемами. В своем кратком выступлении хотел бы довести до сведения уважаемого собрания, что у нас были случаи недисциплинированного поведения военных, но с помощью утечистов и коммунистов (это упоминание обязательно) эти случаи были устранены. Соответствующие военные поняли истинный смысл нашей работы, и могу сказать, что в настоящее время мы больше не сталкиваемся ни с одним случаем нарушений дисциплины. Мы будем стараться заботиться о казенном имуществе и оборудовании и не пожалеем усилий для выполнения плана. Как сказал Верховный главнокомандующий, мы сделаем все, чтобы с максимальной отдачей использовать каждую минуту, каждую секунду ежедневного рабочего времени, так, чтобы мы могли с гордостью рапортовать о том, что тоже с честью выполнили свой воинский долг перед Румынской коммунистической партией. Больше мне не о чем доложить. Заявляю о своем согласии с программой необходимых мер. Я закончил».

И вот так – не мудрствуя лукаво, нанизывая шаблонные фразы, ты отчитываешься по части политического обязательства. Другая партийная обязанность – это повторять, как попугай, что после определенных «партийных событий» ты «осознал» задачи, касающиеся лично тебя как командира взвода (роты), после того, как ты «внимательно изучил» выступление, которое Товарищ произнес на соответствующем событии.

Но все это – моменты абсолютно условные, формулы автоматические, произносимые так же, как ты говоришь «Добрый день!», когда входишь в чужой дом. Как это ни парадоксально, но на наших партийных собраниях не обсуждается политика. Мы обсуждаем выполнение плана, материальные недостатки, происшествия, которые случились, и их причины, а также нарушения (но, внимание, не нужно перегибать палку, потому что тон должен быть в целом оптимистичным).

Наши выступления становятся все более и более бессодержательными. Мы как фальшивомонетчики, которые пускают в оборот поддельные банкноты, вводя их в систему, которая их уже больше не отличает от настоящих и принимает как таковые. Но товар, получаемый нами в обмен на эти банкноты, тоже поддельный, и именно поэтому система уже не принимает мер против нас. И, в конце концов, неизвестно, кто кому наносит вред: система – нам, или мы – системе? Мы коммунисты, но не занимаемся политикой. Ею занимаются другие во имя нас. На высоком уровне. А мы должны лишь ее применять на практике. И никогда мы не делаем этого достаточно хорошо.

В зале заседаний собрались мы все, офицеры и младшие офицеры: полковник Марин Сырдэ, командир части, полковник Блэдулеску, Ликсандру Михаил (только что повышенный до звания подполковника за «исключительные заслуги»), Алдя, капитан Кирицою, штабисты и вечно гонимые и наказуемые командиры батальонов, рот и взводов.

Мы готовимся представить обычный рапорт представителю дирекции, полковнику, которого мы не знаем:

– Внимание! Встать! Товарищ полковник, персонал части готов к открытию собрания!

– М-да. Кто отсутствует?

В ожидании ответа командир причесывается. Ему докладывают об отсутствующих.

– Алдя, запишите их и отправьте всех под арест!

– Слушаюсь.

Наступает тягостное молчание. Полковник Сырдэ – пехотинец, чрезвычайно худой, с резкими чертами лица и широкими жестами, несколько нервный по натуре, человек, одержимый идеей фикс о том, что от строительства Дома Республики зависит будущее румынской нации. Он был назначен вместо полковника Станку, который вышел на пенсию.

– Я только что с заседания у товарища генерала Богдана, – говорит он. – Я сообщу вам несколько новостей. Прежде всего: снова были задержаны патрулями наши военные кадры, носившие военную форму в городе. Отдан приказ, чтобы ни один военный кадр больше не выходил из казармы на Витане в военной форме – даже если он отправляется купить сигареты на углу улицы. И несмотря на это, в городе были задержаны лейтенанты и младшие офицеры в военной одежде.

Кажется, ни полковник Сырдэ, ни люди из дирекции и министерства, которые издали соответствующий приказ, понятия не имеют о том, что командир взвода с зарплатой в две тысячи лей с чем-то (да притом выщипанной пенями и удержаниями, которые сокращают ее до тысячи семисот лей в месяц) не располагает в своем «гардеробе» чем-то другим, помимо военного обмундирования. Если ты снимаешь с него форму, у него остаются лишь два варианта: либо сидеть голышом, либо надеть на себя экипировку строителя, то есть куртку и брюки цвета хаки, защитную каску и ботинки с подошвами, примотанными проволокой. Понятно, что молодой мужчина нарушает регламенты и предпочитает носить форму, когда он совершает побег в город (ибо увольнительные в этом смысле существуют только в крайних случаях).

С другой стороны, проблема «выхода в город» чрезвычайно интересна. Осужденным из тюремных колоний французского Индокитая двадцатого века разрешалось покупать товары у местных жителей; ссыльные в русских колониях в Сибири могли ходить в соседние села; русские заключенные ГУЛАГа ходили в прилегающие к лагерям поселки, чтобы работать в домах начальников тюрем или у местных жителей; в обмен на небольшие суммы денег, преступники, депортированные в африканские тюремные колонии Британской империи могли иметь отношения с женщинами из соседних селений. А офицеры и младшие офицеры колонии «Уранус» 1988 года не имеют права выходить в город, хотя колония находится прямо посреди столицы, в Бухаресте. Некто, кто носит высокие погоны на плечах, пришел к заключению, что румынский офицер и младший офицер с «Урануса» не имеют права выходить в город. Точка.