Дерево на крыше - Виктория Токарева Страница 28

– Вот… Заслужила…

* * *

Марго отправилась в зал Чайковского. На концерт хора имени Свешникова. Это был протест.

Марго решила жить своими интересами, а именно: ходить на концерты, встречаться с подругами, путешествовать. В Болгарию, например.

У нее не было других интересов, кроме интересов семьи. Она вникала в замыслы Александра, поддерживала паникершу Веру, обслуживала мужа, а о внуке – и говорить нечего. Принц. Свет в окне. Она собирала его по капельке, по росинке. И вот он вырос под два метра. И что? Оказывается, все ее усилия были не в ту сторону.

Марго купила с рук билет. Села в двадцатый ряд.

Зал был полон, что странно. Кому сейчас интересен академический хор? А вот интересен.

Дирижер собрал внимание. Хор вытянулся. Напрягся.

– Улетал соловушка далеко, на чужую теплую сторонку… – затянул солист серебряным тенором.

– Надолго прощаюсь с вами, люди, – вплелись альты. – Улетать пора моя настала…

Хор пел чисто и печально, будто отпевал. К глазам подступили слезы. Марго подняла глаза и увидела, что потолок побежал. Стены по бокам стали заваливаться.

Рядом с Марго сидела девушка с нотами на коленях, должно быть, студентка консерватории. Она наклонилась к Марго, тихо спросила:

– Вам плохо?

– Нет, нет… – испугалась Марго.

Она боялась обеспокоить собой, стать нагрузкой. Деликатность – качество настоящего интеллигента. Марго никогда не складывала свои проблемы на чужие плечи. И даже такую проблему, как страх смерти, она не стала ни с кем делить. Оставила при себе. Люди пришли слушать хор, а если она в это время собралась умереть, это ее дело.

– А когда весна проснется, я вернусь к вам с новой песней, – пел хор.

«Я вернусь к вам…» – отпечаталось в сознании Марго, и она полетела в крутящуюся воронку.

Приехала «скорая». Марго отвезли в больницу.

У Александра шло озвучание. Вторая смена. Его долго не подзывали к телефону. Наконец подозвали.

Александр прервал озвучание. Помчался в больницу.

Марго лежала не просто бледная – белая, как стена. Маленькое тело под тонким одеялом.

Александр не мог поверить, что деятельная, красивая Марго и эта белая седая старушка – одно.

– Ты поправишься, – убеждал Александр. – Сейчас в Америке появились новые лекарства. Я скажу Егорычеву, он привезет.

– У меня инсульт? – спросила Марго.

– Да. Но у тебя хороший инсульт. Я говорил с врачом.

Марго улыбнулась краем рта:

– Я не боюсь. Мне уже семьдесят шесть лет. Среднеправительственный возраст.

Все советское правительство доживало именно до этого возраста, несмотря на элитную медицину и суперпитание. Значит, больше не положено. Во всяком случае, нескромно.

– Сара жила до ста двадцати, – напомнил Александр.

– Какая Сара?

– Жена Авраама. Наша праматерь. А Моисей жил четыреста лет.

Марго не ответила. Потом проговорила:

– Я сжевала твою жизнь… Если хочешь, женись на Лене.

– Поздно. Я ее передержал.

– Ты еще не старый. Пятьдесят лет для мужчины – это расцвет.

– Не думай об этом. Отдыхай.

Марго закрыла глаза.

– Я завтра приеду, – пообещал Александр.

Александр вернулся на студию. Надо было закончить озвучание.

Марго осталась одна. Стала думать о том, что с ней произошло. Больше всего на свете она боялась – не смерти, нет. Она боялась «сесть в угол», как говорила дворничиха Дуся. Это значило оказаться парализованной, стать обузой для своих близких. Они, конечно, будут сочувствовать, не сдадут в богадельню, но качество их жизни ухудшится резко. Какая жизнь, когда в доме лежачий больной… Все сгрузят на Веру. Ей придется быть кухаркой, горничной, народной артисткой, медсестрой и сиделкой. Не много ли… Вышла бы в свое время замуж за генерала, носила бы каракулевую шубу. Так нет… Вклячилась в мальчишку на десять лет моложе, и в результате – ни одного светлого дня. Бедная Вера. И Александр бедный. Она вмешивалась, выстраивала его судьбу по своему разумению, и в результате три несчастных человека: Александр, Вера и Лена.

Иван сам по себе. Отдельный человек. Бабка ему не нужна. Ему, молодому, неинтересен опыт через поколение. Ему вообще не нужен ничей опыт. Он открывает свой мир.

Бог сжалился над Марго и отзывает ее из командировки. Если она не может больше служить своим близким, то и себе она тоже не нужна.

Было много хорошего, много любви. Александр и Ваня – они как солнцем заливали ее жизнь. И ей казалось: именно от любви лопнул сосуд в мозгу. И именно любовь залила жизненно важные центры.

В ушах возникло напряжение. Запел хор. Но откуда здесь хор? Или это гудят водопроводные трубы?..

Прощание с Марго проходило в актовом зале музыкального училища. Это было ее последнее место работы.

Марго буквально утопала в цветах. Лежала спокойная, седая и красивая. Ее знали и любили. И прощались не с телом, а именно с Марго – талантливой и недооцененной.

Вера – в черной накидке из вологодских кружев – сама скорбь. Она искренне скорбела, но и благодарила судьбу. Марго правильно сделала, что умерла. Марго все и всегда делала правильно.

Вера стояла у гроба, потом куда-то отходила и снова возвращалась. На ней была куча обязательств: транспорт, кладбище, поминки.

Александр не верил, что Марго больше нет. Он, конечно, видел гроб и мертвое лицо, но не осознавал, что это – правда. Потому что, если поверить, надо немедленно взвыть и застрелиться.

Второй режиссер Алик Пахомов со страхом поглядывал на Александра. Он боялся, что Александр взвоет и застрелится у всех на глазах.

Александр встретился глазами с Аликом и неожиданно подмигнул ему. Алик удивился. Мастер нуждался в поддерж–ке, а он сам поддерживает соратников. Снимает пафос трагизма. Алик отошел в сторону и позвонил сценаристке Лене.

– Как он? – спросила Лена.

– Он мне подмигнул, – ответил Алик.

– Понятно… – отозвалась Лена.

Она понимала не только в его фильмах, но и в нем самом.

Лена на похороны не пришла. Марго – это территория Веры, и она не хотела мешать.

Иван на похороны бабушки не приехал. Станция «Зима» – не ближний свет. Вера не настаивала. Марго все равно нет. А то, что в гробу, – это не Марго. Пусть запомнит бабушку живой.

Поздно ночью, после поминок, Александр приехал к дому Лены.

Лена не села в машину. Они стояли под звездами.

– Меня мучают две вещи, – говорил Александр. – Первое: испытывала ли она предсмертные муки? Было ли ей больно? И второе: было ли ей страшно? Боль и страх. Я все время думаю: вдруг ее охватил смертный ужас, она стала искать меня глазами, а вокруг больничные стены, все чужое. Зачем я ушел на это чертово озвучание? Как будто на другой день нельзя озвучить. Или вообще не озвучивать. Будь проклято это кино.