Приключения сионского мудреца - Саша Саин Страница 27

На улице мы стали психиатру торопливо, сбивчиво объяснять мамины подозрения, претензии к нам. Она нас выслушала, как бы внимательно, и сказала: «Ну, вы знаете, у неё, возможно, есть незначительные такие возрастные изменения, но она вполне сохранная, и я вам могу голову дать на отрез, она вполне нормальная». Очень захотелось отрезать ей голову! Когда мы вернулись домой, мама нас спросила: «Ну, кого вы ещё мне приведёте, негодяи?! А чтоб вам было так хорошо, как мне!». А затем, улучив момент, когда папа и Марик вышли из комнаты, сказала мне: «Ты очень больной, и тебе я больше, чем всем нужна. Я не хочу тебя проклинать, но ты бойся маминых проклятий, они всегда доходят! Папочка и Марик здоровые, они могут жрать всё подряд, но тебе я нужна!». — «Пошла ты к чёрту!» — отшатнулся я от её пророчеств. «Ну, хорошо, хорошо — делай, делай мне плохо! — закончила она. — Я тебе не враг!». Не защитив дипломный проект, я решил поработать, а на будущий год постараюсь уже получить диплом. Мне выдали справку об окончании курса техникума, справка давала право работать по специальности. Собирался устраиваться на работу через пару дней, но получилось несколько иначе. В тот день с утра я ничего не ел, возвращался домой вечером, почувствовал сильный голод. На лестнице дома ощутил головокружение. «Надо же, как проголодался! — решил я. — Даже какая-то слабость, раньше никогда не ощущал головокружения! — зашёл домой, головокружение усилилось, и тошнота появилась, добрался до дивана. — Надо поскорее что-нибудь поесть, чтобы избавиться от этого чувства слабости!». — «Ты такой слабый, и ты себя не жалеешь и не думаешь о своём здоровье!» — сказала мама и принесла мне стакан молока. Я быстро выпил горячее молоко, а затем ещё стакан, стало легче, и решил — всё прошло! Встал с дивана, попытался пойти. В голове ещё сильнее закружилось, и потемнело перед глазами, чуть не упал. Вновь лёг на диван, понял: здесь не все так просто! После туалета мне стало ясно — желудочное кровотечение! Велел отцу вызвать скорую помощь. Оказался в хирургическом отделении Бердичевской городской больницы: 1-я Советская. Неделю лежал на спине с ледяной грелкой на животе, получал разные уколы, переливания крови. Кровотечение продолжалось, гемоглобин упал до 60 %! Украдкой от медсестры ходил в туалет. Был назначен строгий постельный режим, даже одежду отобрали. Кровотечение так длительно продолжалось, по-видимому, из-за моих хождений. И только на девятый день кровотечение прекратилось!

Это был самый счастливый день в моей жизни! Ходил очень осторожно, чтобы оно не повторилось. Хирурги в один голос предложили операцию: «Ты без неё не обойдёшься! — уговаривали они меня. — Только повторное кровотечение будет более сильным и застанет тебя в таком месте, где тебе не успеют оказать медицинскую помощь!» — пообещали они мне. «У меня ведь язвенная болезнь, а не просто язва! А значит, после операции нет гарантии, что язва вновь не появится, и это уже будет после того, как у меня останется одна треть желудка, и тогда уже нечего будет отрезать!» — высказал я своё соображение. «Конечно, никто тебе не может дать гарантии», — ответил мне зав. отделением, глянув на меня с удивлением от моих «профессорских» медицинских познаний. Как мне показалось, он впервые в жизни сам об этом задумался! Он выглядел уже менее уверенным, но когда через пару дней я попросил его выписать меня домой, наотрез отказался и возмущенно добавил: «Ты понимаешь, что ты говоришь?! Мы довольны, что ты выжил! Какая сейчас выписка! Язва — это не прыщик, ещё самое меньшее неделю пролежишь!». — «На меня плохо действует обстановка в больнице», — объяснил я. «Иди в палату и не морочь голову!» — потребовал он. Меня очень разозлило его нудное описание моего плачевного положения, поэтому я со злостью выкрикнул: «Если не выпишите — сам уйду!». Он посмотрел на моё лицо, понял, что не шучу, и примирительно уже сказал: «Ну, хорошо, пусть завтра придёт за тобой отец». Отцу хирурги на прощание сказали: «Жаль, что вы отказываетесь от операции». — «А что? — спросил отец. — Он без неё не обойдётся?». — «Конечно, я не могу голову дать на отрез, — заявил огромный хирург и провёл по своей шее ладонью, — что именно сейчас нужно оперировать, но вы должны быть к ней готовы!». Вспомнил я слова психиатра и понял: «Голова — это то место, которое мешает всем врачам!». Стал собираться домой, раздал соседям по палате всё, что у меня осталось из вещей, они меня провожали с сожалением: я всех обманул, улизнул от операции, а они, оказывается, очень на меня рассчитывали, на мою солидарность с ними. Я тоже чувствовал, что всех обманул и радовался, что больному, который придёт на моё место, не смогут сказать то, что сказали мне при моём прибытии в палату: «На твоей койке до тебя лежал больной, который умер после операции».

Вернувшись домой, увидел маму. Она покачала головой, поцеловала меня и пообещала «поставить меня на ноги». Заботу мамы я ощутил уже на второй день. Рано утром она подошла к моей постели и спросила: «Что тебе приготовить поесть? Я знаю, что тебе нужно, — сказала она, — слушай меня, и ты выздоровеешь! Тебе нужны слизистые супы, каши, побольше масла и протёртое мясо: тефтели, фрикадельки! Я тебе буду всё это делать! Думаешь, я была бы плохим врачом?! Когда дети болели в детском саду, я сразу, ещё до врача, ставила диагноз: свинка, корь, краснуха, скарлатина. Мне бы больше подошло работать врачом, чем нашей участковой. Она больше похожа на санитарку, а не на врача! Единственное, что я тебя прошу — это не слушай папу своего, он тебе не друг, и Марику не друг! Но Марик уже вырос, хотя я и ему нужна, но это он поймёт позже, но будет уже поздно!». Я молчал, и мама продолжала: «Ты мне скажи, я только одно хочу знать — за что он мне так делает, твой папа?! Что я ему плохого сделала?! Молчишь?! Ты хорошо все знаешь! Ты тоже хитрый — настоящий сионский мудрец! — притворно засмеялась мама. — Когда тебе что-то нужно, ты делаешься хорошеньким и притворяешься, что ничего не понимаешь!». — «Мне ничего не нужно! — не выдержал я. — И что это за пошлости такие: „сионский мудрец“!». — «Это мне Хавронья Степановна — воспитательница детского сада подсказала, она так инспектора районо — Рабиновича называла». — «Хорошие у тебя учителя появились! — не удержался я. — Ты что, антисемиткой заделалась?». «Причём здесь антисемитка!» — возмутилась мама. «Спроси у своей Хавроньи Степановны, она тебе лучше объяснит!». — «Ну, ничего, всё равно я мать! Но почему ты и Марик не можете ему сказать, чтобы он прекратил издеваться?! Скажи, почему?!» — настаивала мать. «Он тебе ничего не делает!» — вынужден был я ей сказать, хотя и не хотелось, чувствовал, мои тефтельки и фрикадельки в опасности. Так оно и случилось! «Ничего не делает?! — возмущённо переспросила Matte. — Как тебе не стыдно!». — «А что он тебе делает?!» — продолжал все больше влезать я в неприятности. «А кто, по-твоему, мне рвёт одежду, тащит бельё, всё пачкает?!». — «Ты сама! — уже не выдержал, я. — И, почему ты, если это так, врачам говоришь, что все нормально?! Почему им это не рассказываешь?! Потому что понимаешь — это бред, и они тебя признают ненормальной!». — «О! Теперь я вижу — кто ты! Кто мне поверит, если я расскажу?! Вы и врачей настроили против меня! Вас трое, а я одна! На! Я тебе покажу, вот смотри! Вот моё платье, смотри! — и она стала выкладывать передо мной свою одежду. — Вот смотри: вот дырка, вот ещё! На, смотри!» — растягивая ткань то в одном, то в другом месте, показывала она мне одну за другой увеличивающиеся в размере дырочки. «Так ты же сама сейчас рвёшь! — возмутился я. — А эти дырочки у тебя раньше были. Сколько лет уже этому платью?! Лет десять, не меньше!». — «Ой, ой, десять лет! Я его купила пять лет назад, и что я, неряха?! Я ношу другие вещи дольше, и там нет дыр. А ноги, смотри, я тебе покажу! Смотри, какие чёрные пятки!». — «Слушай, — уже ласковым тоном попытался я её остановить, — почему, если у тебя грязные пятки, то обязательно их папа пачкает?!». — «А кто?!». — «У меня тоже бывают грязные ноги! И я просто иду и их мою, и они становятся чистыми!». — «Ох, какой ты негодяй! Ты хочешь сказать, что я грязнуля?!». — «Конечно, нет, но ты ведь не летаешь, а ходишь по земле!». — «Но я ведь не хожу босая! И тапки, смотри, грязные!». — «Я заметил, что ты иногда встаёшь с постели открыть дверь кому-нибудь и идёшь босиком, а потом влазишь в тапки с уже выпачканными ногами», — решил я попытаться раскрыть ей глаза на проблему. Мама презрительно скривилась от моих «научных» наблюдений, промолчала, затем обиженно сказала: «Ну, мне всё ясно! Я дура, что ищу у вас поддержки, вы все одна компания! Знаешь, что я тебе скажу, я тебя не хочу ругать, но ты не должен так себя вести. Твоё кровотечение ещё может повториться!». — «Я ничего от тебя не хочу! Хочу только одного, чтобы ты не морочила мне голову!». — «Хорошо! — высунулась вновь мама из другой комнаты. — Ты посмотришь, что у тебя ещё операция будет из-за меня, если я тебя прокляну! У тебя ещё не только это будет….!». — «Пошла отсюда!» — заорал я, как только мог грозно, вставая с постели. «Жри г…»! — в заключение предложила мне мама, оделась и ушла из дому. Вечером, придя с работы, папа поинтересовался, что я ел. «Г…»! — ответил я словами мамы. «А что, она тебе ничего не приготовила?!» — недоумённо и озабоченно спросил он. Я передал ему диалог с мамой. «Да, этого я от неё не ожидал! Я думал, что она всё равно будет переживать и будет для тебя готовить! Ведь она всегда переживала за вас. И когда ты в больнице был, переживала. Что с ней стало, что же делать? Тебе же нужна диета, — вслух рассуждал он. — Попробую я сварить, что делать!». Папа надел мамин передник и пошёл на кухню.