Ангел из Галилеи - Лаура Рестрепо Страница 27

Мы спросили у медсестры про доктора Мондрагон, и она пригласила нас присесть на стоящую сбоку скамейку, похожую на церковную, и подождать. Мы устроились на ней в рядочек, съежившись, положив руки на колени, как сироты, которым предстоит первое причастие, и так прождали довольно долго.

Ангел спал, я предавалась кисло-сладким воспоминаниям, а Орландо вытащил нож и занялся бесполезным занятием, пытаясь обстругать конец одной из досок на его носилках.

Заметив, с каким удивлением мы наблюдали за несуразными движениями женщины, которая, взяв тряпку и ведро с мыльной водой, мыла пол, медсестра нам объяснила:

— Это одна из пациенток. Когда они хорошо себя ведут, мы поручаем им какую-нибудь работу, чтобы они были заняты.

Мы подождали еще немного. Мой ангел доверчиво улыбался, погруженный в полудрему, в волны своего чуткого сна. Он не знал, что я, словно Иуда, готовлюсь предать его!

«Это для его же блага, — повторяла я себе. — Для его блага и для моего».

Несмотря на то что я никогда особенно не верила в медицину, а еще меньше в психиатрию, в глубине души я была уверена: на этот раз произойдет чудо, туман в голове ангела рассеется, и мы еще увидим его интеллект во всем блеске. В то же время я со страхом думала о собственной заурядности, о своем средненьком уровне, ведь я предпочла бы, чтобы возлюбленный превратился в обыкновенного мужчину, а не оставался и впредь великолепным ангелом.

Медсестра заполняла какой-то журнал, сидя за столом, когда ее встряхнул крик Орландо:

— Послушайте! Сеньорита! Сеньора с хорошим поведением пьет воду из ведра!

Это была правда. Медсестра подошла и стала ее отчитывать, повторяя куда менее убедительным тоном, чем мать, которая хочет, чтобы ее ребенок съел овощи:

— Имельда, не пейте грязную водичку, вспомните, как в прошлый раз она вам навредила и вы заболели, помните? Дайте мне ведро, Имельда…

Имельда выразила неудовольствие тем, что кто-то не дал ей утолить жажду, и бросилась на медсестру. Она как минимум выцарапала бы той глаза, если бы Свит Бэби Киллер не скрутила ее и не держала до тех пор, пока пара подоспевших санитаров не увели больную. Бедная медсестра была очень расстроена, впрочем, как и мы, хотя были всего лишь свидетелями этой сцены.

Мы еще не пришли в себя, когда в глубине коридора показалась Красотка Офелия, слегка растрепанная, в белом халате, заляпанном каким-то желтым лекарством, в ушах ее эффектно поблескивали аметисты, унаследованные от прабабушки.

— Здесь довольно беспокойно, — сказала она мне, извиняясь таким образом за задержку, пока отряхивала халат и пыталась пригладить волосы.

— Где он? — спросила она, после того как мы обнялись.

Я указала ей на носилки, которые мы закрыли пологом, когда произошла история с ведром, чтобы ангел не испугался, и Офелия подняла парусину. Нашим взорам во всем своем великолепии явился мой смуглый ангел, могучий и роскошный. Он полулежал, опершись на локоть, как этрусский король на колеснице.

Красотка Офелия некоторое время молча созерцала его, потом сказала с придыханием:

— Кто это? У него просто божественный вид!..

После, глядя на меня, она добавила голосом человека, не уверенного в том, спит он или бодрствует:

— Он похож на ангела…

— Дело в том, что… он и есть ангел.

— Он опасен? — спросила она тихонько, чтобы остальные не услышали.

— Не думаю. Он всего лишь дает выход природным силам…

— Где ты его нашла?

— В квартале Галилея. Я пишу о нем статью. — Я постаралась, чтобы мои слова прозвучали как можно равнодушнее.

— Привет, — сказала Офелия ангелу, но он рассеянно скользнул по ней взглядом и ничего не ответил.

— Он не говорит, — пояснила я.

— И не ходит тоже? Зачем вы принесли его на носилках?

— Ходит, но у него только что был эпилептический припадок, по крайней мере мне так кажется, и он совсем измучен. Смотри, Офелия, это его мать, сеньора Ара, это его брат Орландо, это женщины из квартала, которые всюду сопровождают его и заботятся о нем…

— Очень приятно, здравствуйте. — Она поздоровалась со всеми. — Итак, что вы хотите, чтобы мы сделали?

— Мы хотим, чтобы ты сказала нам, что с ним…

— Хорошо бы поместить его в стационар на несколько дней.

— Мы готовы оставить его, — опередила я сеньору Ару, даже не поинтересовавшись ее мнением.

— Дело в том, что… — замялась Офелия. — Эта больница не для мужчин…

— Правда. Только ведь говорят, что у ангелов нет пола, разве не так?

Мне не составило особого труда убедить ее, чтобы в этот раз она отошла от правил и взяла на себя заботу о моем ангеле. Она опустила закрывавший его полог, два давешних санитара подняли носилки и унесли их в глубину коридора. Мы двинулись следом и, шагая по цветкам из зеленой плитки, проникали в этот мир, такой для меня знакомый, но в то же время такой страшный. Мир людей, пожираемых тоской, которую они не могут понять и которой не в силах ни с кем поделиться.

Из виденного по дороге особенно сильно мне запомнился некий огородик — нам довелось через него пройти, и там у меня возникло отчетливое ощущение, будто я попала в чистилище. На пяти-шести черных грядках, окруженных высокими стенами, из земли беспорядочно торчали какие-то зеленые пучки — возможно, это был лук. Мы попали внутрь прямоугольника, словно вырезанного в пространстве, а крышей ему служил кусок белого неба, до ужаса близкого. По этому прямоугольнику, где время остановилось, бродили несколько женщин, совершавших медленные, лишенные смысла движения — в руках у них были пластиковые лопаты, которые они время от времени втыкали в землю с бесконечным терпением, с абсолютной покорностью, не зная, для чего и зачем, не понимая, что в земле растут луковицы.

Как объяснила мне Офелия, это были пациентки, часто страдающие приступами агрессии, такие обычно попадают в приют в состоянии буйного помешательства, после того как измолотят палкой тьму народа на улице, — полицейские притаскивают их за космы и заталкивают в дверь. Чтобы поддерживать их в приемлемом состоянии, необходимы высокие дозы успокоительного.

Я всегда считала, что сумасшествие должно иметь сильный запах, сопровождаться характерными испарениями, но это оказалось не так. Приют привел меня в замешательство, потому что ничем не пах, абсолютно ничем, даже грязью. Я шла, словно не касаясь пола, по внутреннему пространству этой вялой и ничем не пахнущей вселенной, и рассказывала Офелии все, что знала про ангела, опуская, конечно, ту часть истории, которая имела отношение ко мне, но сообщив безответственно поставленный мною диагноз, хотя я и была полным профаном в психологии.

— Думаю, у него эпилепсия, — сказала я. — Видимо, он погружен в некую форму аутизма, которая глушит его сверхъестественный ум. Он говорит на нескольких языках, в этом я уверена, и когда ты с ним, у тебя возникает впечатление, что он понимает все гораздо глубже, чем ты.