Архив Шульца - Владимир Паперный Страница 27

Когда отец сказал, что в ЦДЛ Яков Смоленский будет читать композицию по книге Ремарка, Шуша взвыл:

– Я, я, мне очень надо!

– Вот тебе билет на два лица, – сказал отец. – Пригласи какого-нибудь приятеля.

Единственным приятелем был Бондарчук. Но тут произошло неожиданное.

– Знаешь что, – сказал Сашка, – я вашего Ремарка не читал и не собираюсь. Можешь взять Алку.

– Какую Алку?

– Мою девушку, Аллу.

Шуша остолбенел. Что это за коварный замысел?

– Я просто хочу доставить ей удовольствие, – объяснил Сашка. – Она без ума от этой вашей дурацкой книжки. Но не вздумай к ней приставать.

Всю неделю Шуша провел в лихорадке. Это было первое свидание с девушкой, пусть даже с чужой. Он понятия не имел, как надо себя вести и что говорить. В субботу в шесть часов вечера он, точно по Сашкиной инструкции, стоял у десятого подъезда иофановского Дома правительства, еще не подозревая, что семь лет спустя ему придется делать курсовой проект реконструкции этого дома.

Было уже совсем темно, как всегда в это время в декабре. Мигали и потрескивали синие и фиолетовые неоновые трубки “Ударника”, отражаясь в мокром снегу. Это был другой мир, не похожий на Русаковскую, где до сих пор к магазинам подвозили товары в телегах, запряженных лошадьми. Возле Дома правительства люди двигались быстрее, и не было никого в валенках с калошами. Он попал за границу.

– Привет, – сказала Алла. – Не замерз?

Он не заметил, как она подошла, не смог бы описать, что было на ней надето и даже как она выглядела, но все напряжение последней недели мгновенно исчезло, и он почувствовал себя легко и свободно.

– Нет, сегодня не холодно. Ты знаешь, как туда ехать?

– Пойдем пешком. Начало только через час.

Они перешли Большой Каменный мост, поднялись по улице Фрунзе, бывшей и будущей Знаменке, мимо Дома Пашкова и рудневского Министерства обороны и пошли по левой стороне Суворовского бульвара, который уже не был и еще не стал Никитским. Шуша развлекал Аллу, пересказывая истории, слышанные от отца. Дойдя до истории с портретом писателя Губарева в раме из сидения от унитаза, Шуша вдруг смутился – аристократическая девушка из Дома правительства и унитаз. Потом все-таки решился.

– Есть еще одна смешная история, – сказал он извиняющимся голосом, – но она немного… неприличная.

Алла оживилась, ожидая рискованной двусмысленности, и когда он дошел до унитаза, рассмеялась, поняв, что Шуша на самом деле абсолютный ребенок. Потом она всю жизнь дразнила его этим сидением и однажды даже собиралась подарить ему на день рождения его собственный портрет в такой раме, но, зная его обидчивость, не стала.

Они протиснулись сквозь толпу у входа в ЦДЛ. Билетерша взяла билет и сказала:

– Мероприятие отменяется. Чтец заболел.

Шуша остолбенел и продолжал стоять перед билетершей, не произнося ни слова. Алла взяла его за руку:

– Ничего страшного. Не расстраивайся. Пошли.

Они двинулись обратно. Первое время Шуша подавленно молчал и только ближе к Суворовскому бульвару пришел в себя, а на Большом Каменном мосту они уже болтали, как будто были знакомы с детства. Прощаясь, договорились завтра сходить на каток в Парк культуры. От “Ударника” Шуша пошел домой на Русаковскую пешком. Он был в эйфории.

– Ну, рассказывай, – строго сказал Сашка на следующий день. Они уже давно переселились на последнюю парту и жили своей жизнью, стараясь не слышать происходящего в классе.

– Рассказывать, строго говоря, нечего, – ответил Шуша, продолжая рисовать на листке из тетради в клетку голую женщину с плакатом “Сольемся в экстазе!”. – Завтра на каток пойдем, – добавил он еще более небрежно.

– Гениальный рисунок! – неожиданно сказал Сашка. – Подари.

– Бери.

– Это, конечно, Алла?

Шуша задумался. Алла? Несмотря на головокружение от встречи, он еще не мог восстановить в голове ее образ, отдельные фрагменты ее внешности не складывались во что-то целое. Вряд ли он мог бы нарисовать ее по памяти. Он пожал плечами.

– Конечно, Алла, – настаивал Сашка. – Напиши вот здесь: “Алла”.

– Сам пиши.

– Напишу, – Сашка аккуратно сложил листок пополам и убрал в портфель.

На катке они четыре часа просидели в раздевалке в коньках, так и не выйдя на лед и опять болтая обо всем на свете. В нем неожиданно проснулась способность рассказывать смешные истории – то ли научился от отца, то ли пришла пора и включились гены. Он смотрел на ее чуть обветренные красные губы, от каждой его шутки в слегка раскосых зеленых глазах вспыхивал огонек, а губы расплывались в улыбке.

Потом под звуки проплывающего мимо со скрежетом лифта долго стояли на шестом этаже в ее десятом подъезде. Потом как-то незаметно их головы потянулись друг к другу и его губы уткнулись ей в шею. Она вдруг резко отдернулась и стала смотреть куда-то вверх. Он тоже взглянул и увидел чей-то силуэт.

– Это Нинка, сестра. Мне надо бежать, – испуганно сказала Алла и понеслась вверх по лестнице.

Не совсем понимая, где он, Шуша медленно спустился по лестнице, прошел мимо вахтерши, бросившей на него подозрительный взгляд поверх очков, вышел на улицу, поднялся на засыпанный снегом Каменный мост, перешел Москву-реку, повернул на Моховую, прошел мимо дома Пашкова, вошел в павильон метро “Библиотека имени Ленина”, напротив которого в музее Калинина его принимали в пионеры, и поехал домой.

Утром обнаружил, что Аллины коньки остались в его сумке рядом с кроватью. Значит, связь между ними не прекращалась даже ночью.

В воскресенье он звонил Алле несколько раз, никто не снимал трубку.

– Дай мне ее коньки, – сказал в понедельник Сашка. – Она просила их привезти.

– Зачем? – не понял Шуша. – Я сам отвезу.

– Не отвезешь, – сказал Сашка со странным выражением лица. – Она не хочет тебя видеть.

– Врешь!

– Подожди до конца уроков, сам поймешь.

После школы Сашка затащил Шушу в телефонную будку.

– Hеllo, baby! Слушай, ты хочешь, чтоб я отвез тебе коньки или Шуша?

Тут он быстро сунул трубку Шуше.

– Конечно, ты, – раздался в трубке Аллин голос. – Не хочу я больше слышать про твоего Шушу.

У него закружилась голова. Продолжения диалога он не слышал.

– Ну что? – торжествующе произнес Сашка, повесив трубку. – Теперь понял?

– А что ты ей сказал?

– Я был вынужден сделать небольшую подлость. Показал ей твой рисунок с подписью “Алла” и добавил кое-что из твоих комментариев.

– Каких комментариев?

– Ну, вслух, конечно, ты ничего не произносил, но по выражению лица было ясно, что именно ты с ней мысленно проделывал. Так что приноси завтра коньки.