Ледоход и подснежники (сборник) - Галина Смирнова Страница 26

Чуть свет, затемно, Анна закрыла квартиру и спустилась во двор.

Было тихо и темно, осеннее утро слабым розоватым мерцанием пробивалось на горизонте сквозь тучи, укрывшие небо плотным покрывалом.

Неожиданно она поставила чемодан у дверей подъезда и села на него точно так, как минуту назад в квартире, перед уходом, по старой, всем известной привычке.

Она смотрела на свой, родной до последней пожухлой травинки двор, на покосившиеся сараи вдоль старого деревянного забора – никого, хоть бы кошка какая-нибудь мяукнула на прощание.

Тишина, предутренняя темнота и неизвестность.

Сквозь ночной город Анна пошла на вокзал, на проходящий поезд, стоящий в её маленьком городке пятнадцать минут, и надо было успеть, непременно успеть, ведь поезд повезёт её к Грише, к любимому мужу, которого она не видела уже больше года.

«Зачем я отпустила тебя, мой любимый?! Надо было и мне ехать с тобой, устроились бы как-нибудь! Маруся первое время пожила бы у дедушки с бабушкой».

Вспомнив о родителях, Анна споткнулась о камень и чуть было не упала.

«Как мама будет справляться с Марусей и парализованным отцом? Хорошо, что дочка подросла, всё-таки шесть лет, не избалована, многое понимает. Бабушкина помощница».

Анна шла и думала, что наготовила еды на целую неделю, а то и больше, и всё по пакетам разложила и в морозилку сунула – только достать и разогреть, и борща хватит на несколько дней.

«Надо будет только хлеб и молоко покупать, а там и я, – Анна улыбнулась, – да не одна, а с Гришей!»

Она шла и представляла, как муж войдёт в дом, увидит подросшую дочку, которая получилась ну вылитый папа, как подхватит её на руки и закружит по комнате:

«Ах, ты, моя красавица!»

А Маруся, прижавшись и обняв отца за шею, засмеётся, как звонкий колокольчик.

От таких тёплых мыслей Анна не шла, а летела, вот и привокзальная площадь.

Она встала под фонарём посмотреть время – добралась быстро, за сорок минут, не заметив как, и за это время ей не встретился ни один человек, ни один автобус, что и говорить – пять утра, самый сон у людей.

Билет до города Н., где она надеялась увидеть Гришу, лежал в кармане куртки, и до приезда поезда оставалось двадцать минут. Анна прошла на перрон, села на скамейку и стала ждать.

Было ветрено и по-осеннему зябко, сыро.

Ночью прошёл дождь, и в лужах на асфальте растекался мерцающий свет фонарей.

На привокзальную площадь въехал трактор с громыхающим прицепом, на котором синими буквами было написано: «Вода».

И вдруг он стал поливать всё вокруг, всё, мокрое от недавнего дождя, и это было грустно.

А сколько грусти было в тех изломанных годах, названных позже «лихие девяностые», когда закрывались предприятия, и многие мужчины, любящие отцы и мужья, вынуждены были уезжать на заработки.

Вначале они пристраивались где-нибудь поближе, чтобы чаще видеть семью, но большие города с заманчивыми возможностями манили.

И мужчины отрывались от семьи.

Так поступил и Гриша, хотя тянул долго, уговаривая Анну поехать вместе.

А она боялась оставлять пожилых родителей, особенно больного отца, всё надеялась:

«Скоро и мы с Марусей переберёмся, надо немного потерпеть».

В первый год Григорий приезжал часто, привозил подарки и выглядел уставшим, но радостным и от встречи с семьёй, и от того, что смог заработать.

Потом стал высылать деньги и писать короткие письма. Мобильные телефоны тогда были редкостью.

Затем письма сменились открытками с одной фразой: «Жив, здоров, не беспокойтесь», и на всех этих открытках были букеты цветов, как будто ко дню рождения или к 8 Марта. Анна, глядя на эти нарядные букеты, плакала.

В вагоне поезда она нашла своё место, тихо, чтобы не разбудить спящих пассажиров, поставила чемодан, сняла куртку, кроссовки, и как была – в джинсах и футболке, так и легла, накрывшись тонким, потрёпанным одеялом.

Уютно стучали колёса, с шумом проносились встречные поезда, мелькали фонари, платформы станций и алмазная россыпь огней незнакомых городов, исчезающих как вчерашний день, как перевёрнутая страница непрочитанной книги.