Аргидава - Марианна Гончарова Страница 26

К своему собственному удивлению, Сашка, только от безденежья и слабости характера так и не сбежавший от угрюмого непонятного дяди, вдруг понял, что вопреки всему страстно полюбил древность и все, что с ней связано: историю, археологию, книги и, главное, профессора Тищенко. Не исключено, что магия времени, живущая в их доме в тех самых изысканных, отборных вещицах, которые добывал дядя, сделала свое дело и сыграла свою роль и в Сашкиной судьбе.

Сашка, конечно, выделялся среди всех студентов, что были там на археологической практике. Во-первых, он был еще совсем маленьким, ну, лет тринадцать на вид, щуплый, тихий, но увлеченный, даже одержимый – копался сутками в обломках, черепках, угольках и костях, не зная усталости, забывая поесть. Если бы не Тищенко, Сашка бы совсем истаял там под июльским солнцем. И потом каждый год, каждое следующее лето он приезжал в Аргидаву с экспедицией, но крепче не становился, только быстро вытягивался, как стебелек, как будто макушкой к небу был привязан невидимой ниточкой. Таким же оставался щуплым, подвижным, но одиноким и молчаливым мальчиком. Странным. Задумывался вдруг, замирал на одном месте в самой неудобной позе – на корточках скрючится и сидит сосредоточенный, как будто задачу какую-то решает. И потом, он никогда на свои годы не выглядел: вечный подросток, только со временем морщины на лице появлялись, прорезали щеки поперек, да глаза волчонка все больше леденели, выцветали, суровели. Сашка обладал уникальным талантом – изучать и рассматривать события так, как будто они происходили только вчера, с деталями, подробностями, самыми мелкими штрихами, и любить, и помнить участников этих событий. Лучший ученик. Лучший помощник. Лучший друг. Тищенко постепенно стал давать Сашке, студенту выпускного курса, серьезную работу: тот консультировал, работал руководителем известных экспедиций важных раскопок, был ответственен, дисцилинирован, щепетилен и кристально честен. Профессор Тищенко был в нем абсолютно уверен. О том, что по выходным дням Сашка ездит со своим высококлассным металлоискателем в свои личные археологические экспедиции, Тищенко даже не подозревал. Он продолжал доверять своему лучшему студенту. Он доверил ему свое дело. И свою жизнь.

Сашка многое взял и от Корнеева, своего дяди, – наблюдательность, подозрительность, недоверчивость, молчаливость, скупость в словах, объяснениях. И что-то в нем, в Сашке, было такое, приблатненное, пошленькое, мелкое, как будто он отсидел где-то на зоне. Хотя тогда в деле Тищенко все обошлось. Пылала в Сашке ярость истовая, что гнала его к цели. А цель у Сашки-старателя была одна – деньги, независимость и свобода от дяди. Поэтому надо было много работать. И терпеть.

Но, уверенный в себе, он не учел звериный нюх своего опекуна. Как это племянник выйдет из-под его контроля? Что это он задумал? Что вообще с ним происходит? Неужто обманывает и недоговаривает? Неужто прячет то, что нашел? И сбывает? Вон недавно один антиквар заикнулся про петровский пятак… Молодой человек приходил, сказал антиквар, худощавый… Знающий. Интересный. Да Корнеев всех тут знает. Худощавых. Знающих. Корнеев занервничал.

Как-то утром, зная, что Сашка ночует в квартире уехавшего в командировку Тищенко, пасет его страшного голого кота и поливает цветы, Корнеев, презирая законы частного пространства, зашел к нему в комнату, по своей профессиональной привычке оглядел все вокруг, заглянул под кровать, сорвал с нее аккуратную постель, окинул взглядом письменный стол, открыл тумбочки, потянул на себя выдвижной ящик и там, на стопке аккуратно сложенных тетрадей, конспектов и нескольких учебников и справочников, обнаружил клочок, вырванный из блокнота, где было торопливо записано:

О. Василий. Перевод с латыни. Из дневника.

«…и сказали жрецы, что не будет в твердыне ни гада ядовитого, ни насекомого докучного, и зло никогда не коснется стен ее, поелику оберег ее потаенный, глубоко в сердце фортеции схороненный, не даст ей пасть в веках…»

И снизу какие-то вензеля, квадратики, – видимо, Сашка говорил по телефону и написал автоматически: «Где Тишины бумаги?!»

«Ах ты! – Сердце сжалось и заколотилось безумно. – Ах вот ты как! И не сказал. Не доложил… Как же я раньше не догадался! – Глаза Корнеева еще и еще перечитывали отрывок на измятом клочке. – Вот же оно! – озарило Корнеева. – Меч бога Ареса!»

Это ведь то, что ему никогда не наскучит, как надоедают даже самые красивые женщины, даже самая вкусная еда, самый тонкий напиток. Это то, что будет давать ему нескончаемую энергию, радость и запредельное, тайное, только ему принадлежащее наслаждение. И если эта вещь, сохраняемая в сердце фортеции, столько веков хранит ее каменные стены, да так, что даже иностранные ученые удивляются, как она может стоять с начала времен без реставрации, то она может дать то, что ему так необходимо. Власть.

«Значит, вот как, Саша! Вот она, твоя благодарность, племянничек. Хорошо. Я подожду. Давай покопайся еще. Поройся.

Так отец Васыль, говоришь? Ну-ну!..»

Обычным прихожанином сказаться было никак невозможно: его знали и это вызвало бы пересуды и недоумение. Корнеев, решительный и остервенелый как акула, решил отнять у священника здание храма официально, доказать, что памятник архитектуры захвачен самовольно, а вместе с храмом отобрать и все старинные молитвенники, летописи, книги и те самые дневники. Те самые…

Легко было убедить жадного до денег, очень виноватого перед государством главу управления культуры, имевшего свои тайны, которыми его легко шантажировал Корнеев, убедить в том, что люди во главе с этим странным священником, никак не похожим на обычных смиренных служителей Бога, готовых сотрудничать с властью и службой безопасности, незаконно восстановили храм, что крепость, а значит, и храм при ней – это вообще памятник, охраняемый государством…